меня успокаивает, может быть, потому, что он ни о чем не просит. Взгляд мой блуждает вдали, скользит по кронам деревьев, зданиям и прохожим на тротуарах – осязаемому свидетельству того, что Земля не перестала вращаться, несмотря на то что Александера Эванса больше нет. Это странно – думать о том, что время продолжает свой бег, когда внутри тебя самого все словно замерло. Если бы только Алекс был жив, если бы только он услышал меня из своей комы… Остался бы он со мной? Поборолся бы еще?
– Как думаешь, Алекс нас слышит?
Я озвучиваю вопрос, хотя задаю его самой себе, а не Карлу. Я все еще смотрю на небо в надежде, что Господь – а еще лучше сам Алекс – пошлет мне знак. Слышал ли он мои молитвы, когда лежал на больничной кровати? Знает ли, что я чувствую прямо сейчас? Что пустота, тревога, страх терзают мне душу? И если бы мне было известно, чего он хотел, помогло бы мне это решить, что делать теперь со своей жизнью?
Мы с Карлом молчим, и это нормально. Слишком уж сложный я задала вопрос. Кто знает, что Алекс, будучи в коме, мог слышать или ощущать? Я поворачиваюсь к Карлу и замираю при виде его слез. Он быстро отворачивается, вытирает глаза. Я чувствую себя совершенно беспомощной перед скорбью, которую он старается скрыть, но, хочу я того или нет, все равно это вижу. В таких случаях никогда не знаешь, что сказать, и мне известно по собственному опыту, что словами горю не поможешь. Я кладу руку Карлу на спину, тихонько поглаживаю ткань плаща. Это все, на что меня хватает. Хотя я прекрасно понимаю, что легче ему от этого не станет.
– Надеюсь, что нет! – неожиданно восклицает Карл охрипшим от слез голосом.
Он горбится, прячет лицо в ладонях. И плачет еще сильнее. Скорее всего, его гложет чувство вины. И это понятно, ведь они с братом так и не успели помириться. Проблема в том, что смерть всегда напоминает нам о том, что мы не успели сделать. Это ужасно – опоздать на какие-то жалкие пару месяцев! На Рождество Карл с Алексом могли бы встретиться и Бренда смогла бы в последний раз обнять сына. Зачем было откладывать поездку на два месяца?
Когда люди умирают, наверное, ничего не остается, кроме… сожалений.
– Он не дал мне шанса… объяснить! Я собирался… собирался сказать… а потом…
Голос Карла дрожит, как и все его тело. Он шмыгает носом, пытается успокоиться, но все зря – на него накатывает новая волна отчаяния. Заливаясь слезами, Карл качает головой, твердит о том, как ему хотелось поговорить с братом, объясниться… И вдруг поднимает на меня красные от слез глаза:
– Прости…
– Карл, не кори себя, – мягко говорю я. – Ты не мог знать, что так выйдет, о’кей?
Я энергичнее поглаживаю его по спине, словно это может утешить. И повторяю: никто не мог знать, что Алекса так внезапно не станет. Если бы мне об этом было известно, я бы не отошла от его кровати ни на шаг. Понимал ли он тогда, что я рядом? Что не бросила его? Кто знает… Остается только надеяться и изобретать ответы, от которых становится легче на душе, потому что, в сущности, нам ничего