дед, шестидесятилетний бездетный вдовец, очень хотел стать, наконец, хоть каким-нибудь боссом, и поэтому принял юношу весьма приветливо. Фелипе взял на себя всю работу на бензоколонке, которую его дед арендовал у какого-то важного гринго.
Он заливал бензин в баки проезжавших по фривэю № 15 автомобилей, протирал лобовые стекла, отсчитывал сдачу, а когда наступало затишье, драил и скрёб территорию станции. Он работал по восемнадцать часов в сутки, получал от деда за это гроши, но и из этих грошей сумел скопить за три месяца и отправить домой сумму, достаточную для выкупа закладной на их землю.
Недолго пришлось ему вкушать горько-сладкий кусок политого потом хлеба на земле обетованной. В те годы в восточных пригородах Лос-Анжелоса орудовала отколовшаяся от «Ангелов Смерти» банда Хесуса Ррохо, наводя непреодолимый ужас на обитателей Алхамбры, Сан-Габриэля и прочих barrios latinos.[7] Однажды у Хесуса случились незапланированные неприятности с полицией, и ему нужно было срочно откупиться, для чего любым способом собрать определенную сумму. В числе прочих, bandidos нажали на деда Фелипе, удвоив еженедельную дань, которую он им регулярно выплачивал. Тот попросил два дня отсрочки. Вandidos дали ему сутки и забрали в залог Фелипе.
В подвале заброшенного дома, где его и ещё нескольких заложников bandidos держали в ожидании выкупа, ладный парень приглянулся охраннику: двадцатилетнему дебилу со свисавшей из угла рта слюной. В те годы белой полиции не было дела до проблем, которые создавали друг другу разноцветные обитатели трущоб. Пока Хесус Ррохо остерегался тянуть свои грязные ладони к кошелькам благородных представителей англосаксонской расы, со стороны властей предержащих препятствий его рэкету практически не существовало. Как не существовало и людей, осмелившихся не подчиниться ему и проживших после этого хотя бы полдня. Поэтому дебил-охранник, ставя Фелипе раком, и не подумал хотя бы связать руки шустрому пареньку – так уповал он на парализующий страх, испытываемый перед их бандой всеми поголовно чиканос.
Однако на этот раз он малость просчитался. Фелипе спокойно дождался, пока придурок спустит штаны, и тогда, подняв из пыли осколок кирпича, расколол ему череп.
Тогда-то и проявилась в нем редкая для латина способность просчитывать вперёд свои ходы в шахматных партиях, которых так много за свою жизнь он сыграл с судьбой. Тело охранника ещё корчилось в пыли и грязи подвала, а Фелипе уже нёсся во весь дух по ночным улицам, зажав в ладони двадцать восемь долларов – всё, что удалось выскрести из карманов слюнявого педераста. Не заглядывая на бензоколонку, он удрал из города, и удрал не на юг, куда Хесус немедленно отрядил за ним погоню, а на север. На поезде он добрался до Бейкерсфилда, а оттуда – автостопом – до Сакраменто.
Так далеко, конечно, руки Хесуса не простирались, но Фелипе недаром получил редкостный для людей его профессии шанс дожить со временем до старости: в Сакраменто он задержался ровно столько, сколько потребовалось