Иностранное слово ему очень понравилось, выходило важно, как сенатор. Варил щи, чистил форму, учился ухаживать за Тигром. Гриц его не гнал. Казаки, они если не воюют, то всякий день пьяные. А мальчик к водке еще не пристрастился и справлял по хозяйству всю работу.
Запорожцы решили отливать генерала ледяной водой. Как у них положено. Потом сразу водки с перцем и – в медвежью шкуру, пока не пропотеет. И снова ледяной водой. Федор смотрел, смотрел, да побежал к графу:
– Ваше благородие, пришлите доктора! Совсем барин мой помирает!
Румянцев всполошился, отдал своего медика. А Федора потрепал за ухо, молодец, не побоялся к самому командующему идти, и вынес шесть бутылок джина. Но запорожцам запретил показывать, они, ироды, сами выпьют. Врач осел в палатке у Потемкина, достал хину. Сначала мешал ее с джином, а потом уж с водкой.
Медленно-медленно шел Гриц на поправку. Только когда почти все силы из организма вытекли, тогда перестала его бить лихоманка. Осунулся, почернел, треть веса сбросил, что при его росте превратило добра молодца в волчью сыть. Федя все это время сидел около него.
– Батюшка, барин, не помирайте, один вы у меня.
– Не бойся, рано мне еще, – голос Григория был слабоват, улыбка… вот только улыбка и осталась.
Но стоило силам прибавиться, тут же возвращалась и болезнь. Доктор уже устал пускать кровь. А Грицу все не хотелось прибегать к последнему казацкому утешению. Но запорожцы настояли. Прогнали эскулапа и взялись за лошадиную мочу. Федя принес бутыль от Тигра. Так ему казалось благороднее. Все-таки не какая-нибудь кляча! Разбавляли зелье водкой, чтобы не слишком противно пилось. С первого раза пациента вырвало, со второго тоже. Потом превозмог себя. И через пару дней полегчало.
Когда встал, то сказал, что против лошадиной мочи никакое сен-мартеновское заклятие не выстоит. Ведь по лагерю уже ходил слушок о сожженной бумажке.
Совсем, совсем тихо было у Силистрии, когда в первых числах января прискакал курьер из Петербурга и привез почту. Фельдмаршал послал за Потемкиным, чего обычно не делал.
– Вот, сударь мой, и вам депеша.
– От кого? – не понял Гриц. Ему на адрес командующего никто не писал. Это он передавал письма императрице через сестру Румянцева графиню Брюс, свою старую знакомую.
– Сами увидите, – оборвал его граф. – Берите не мешкая. В письмо ко мне запечатано, – и, заметив, что руки у подчиненного дрожат, сам пошел к пологу в шатер, чтоб задернуть. Лишние глаза тут не нужны.
Между тем Потемкин держал конверт и не знал, как сломать печатку. Потом все-таки справился, развернул лист, строчки поплыли перед глазами. Успел прочесть начало и конец. Ничего не понял. Голова шла кругом.
Не обращая внимания на Румянцева, сел. Это надо же так забыться!
Старик с добродушной усмешкой наблюдал за ним из угла. Ждал, пока Григорий перечитает.
– Мне, батюшка, надо большое донесение в столицу отправлять. Поедете с докладом, – наконец сказал он. – Вижу, пора