trong>
– Сегодня на ужин, доченька, будет одно грузинское блюдо – жричодали!
Стоящий напротив Тристана громила широко открыл рот, показав гнилые зубы – словно действительно готов был впиться в соперника и рвать человеческую плоть без всякого оружия. Этого великана звали Морхультом, и имел ли он какое-то отношение к неведомым грузинам, воспитанник корнуэльского короля Марка не знал, и знать не хотел. Зато он знал другое – из боя, в который ему пришлось ввязаться по прихоти короля, живым выйдет только один боец.
– А может, – подумал парень, усмехаясь прямо в лицо великана, почти полностью заросшее черным жестким волосом, – и ни одного. Больно уж здоров этот громила. Не удивительно, что ни одна девка, похищенная им за последние полгода, не вернулась домой. Хотя кто-то тебя, парень, не хило недавно в глаз приложил.
Сквозь космы, свисавшие на покатый лоб Морхульта, действительно был хорошо виден и громадный синяк под левым глазом, и сам глаз – красный, вращавшийся сейчас в бешенстве. Могла ли нанести такой удар одна из похищенных девиц? Тристан не отказался бы познакомиться с такой отважной вельдкой; а если бы она была еще и смазливой… В селении, которое парень покинул сегодня ранним утром, он успел заметить несколько вполне приятных мордашек.
– Завтра, когда вернусь в это селение…, – успел помечтать он.
Похищенных девушек, кстати, насчитывалось уже больше двух десятков; так что король Корнуэльса уже не мог игнорировать жалобы вельдов. Вот он и послал своего «любимчика», Тристана, на этот поединок. Хотя – это было общее мнение – все можно было решить проще и веселей. Дикого зверя, который ростом был выше Тристана на две головы, и на плечах которого мог спокойно поместиться взрослый вепрь, можно и нужно было травить на лошадях, с собаками; с гиканьем и правом последнего, решающего удара для короля. Но король Марк решил именно так, и его воспитанник и возможный преемник отправился вызволять пленниц один.
– Думаю, – скептически подумал парень, только увидев громадного дикаря, – никаких надежд увидеть их живыми у меня нет. Не потому, что он действительно их сожрал, как думают перепуганные вельды. А может, и съел… но сначала поразил вот этим оружием.
Тристан имел в виду огромное мужское достоинство великана, которое все это время было напряжено сильнее остальных мускулов – и громадных бицепсов, и мышц отвислого живота, в котором несомненно, вполне могла поместиться девушка средней комплекции.
– Не понимаю, почему женщины падают передо мной штабелями… Как говорила моя мама, первой упала акушерка, принимавшая роды. Она думала, что тянет меня за ножку!
Как всегда в опасные моменты нелегкой жизни сироты Тристана внутри него просыпался олимпийский герой Геракл; а вместе с ним и все то хорошее и дурное, чего он успел набраться у Лешки Сизоворонкина. Прежде всего, конечно, анекдоты. У простого паренька, пусть королевских корней, против взревевшего громилы не было ни единого шанса. Но олимпийский чемпион и полубог Геракл видел в прошлых жизнях и не таких соперников. Видел и побеждал. Здесь же все было до обидного просто. Тристан шагнул вперед, взмахнул рукой, отвлекая внимание огромного дикаря, и пнул что было сил в средоточие мужской жизни противника, лишая его главного оружия. Великан хрюкнул; взревел от нестерпимой боли, наклоняясь вперед так, что Гераклу не составило труда пропустить его громадную голову подмышкой и резко дернуть кверху чужую толстенную шею, зажатую между собственным бицепсом и боком. Треск, который заставил поморщиться Геракла, был громче обычного, и неудивительно – он никогда прежде не ломал таких больших позвонков.
Тристан выпустил из руки безвольное тело; это было его первой и единственной ошибкой. Сломать позвоночник дикарю еще не значило убить его. Все, что поражало своей мощью ниже шеи, уже не реагировало на подаваемые еще живым мозгом команды; но скользнувшие по бедру, а затем лодыжке Геракла зубы Морхульта успели вцепиться в живое человеческое мясо так, что олимпиец охнул едва ли не громче, чем прежде дикарь. Локоть Тристана-Геракла обрушился на свод черепа быстрее, чем молния Зевса. Но сам Тристан теперь морщился не от треска костей поверженного врага, а от резкой боли в ноге. Морхульт так и не разжал в смерти зубы, лишив Геракла немалого куска плоти. Олимпиец владел методикой отвлечения от боли; еще он в прежних жизнях получил столько разных ран, в том числе и рваных, что его руки сами потянулись к обноскам, заменяющим одежду дикарю.
– Нет, – остановил он себя уже осознанным решением, – в этом рванье наверняка полно неведомых микробов да бактерий, которых даже Лешка побаивался. Придется свое…
Негромко треснула ткань разрываемой рубахи, и Тристан, вполголоса шепча проклятия (лучше всего это получалось на родном языке Сизоворонкина), затянул на ноге повязку. А потом пошел за трофеями. Хотя какие сокровища могли быть в пещере дикаря? Кости; обрывки одежд несчастных пленниц? Он даже хотел плюнуть, да похромать, развернувшись, сразу в то самое ближайшее поселение, больше других пострадавшее от Морхульта. Но все же решился; задержал дыхание и нырнул, полусогнувшись, в темное