не главные, товарищ следователь. На четвертом складе украинец, на холодильниках русские. А у тех, кого вы имеете в виду, головка еще как варит, базу спасают, когда нам дрэк поставляют, как те лимоны или дохлые помидоры с картошкой и нечего в магазины отгружать. Ребята из себя выходят, чтобы как-то дыру залатать, на стороне, по всей Украине рыщут, – пыталась робко вставить я свои две копейки, но только подлила масла в огонь.
– Опять в адвокаты заделалась, заступница нашлась. Головка варит, чтобы украсть, жирный кусок отхватить, – резко обрезал он меня.
– Я уже боюсь вам что-то возразить. Заглянули бы вы к нам на базу, увидели собственными глазами этот жирный кусок, какую иногда нам продукцию доставляют. Тухлятина, вонища, хоть противогаз натягивай. Рук девочки не чувствуют, пока переберут этот товар, чтобы хоть что-то отсортировать для торговли.
– Ладно, адвокат, можете быть свободной. До следующего раза.
Смотрю, подписывает мне пропуск…
Бабушка будит меня теперь позже, чем обычно. Знает, к каким часам и где меня ждут вот уже какой день, и только глубоко вздыхает. Сегодня, пододвинув к себе поближе тарелку с манной кашей, я встретилась с ее взглядом. Эти два больших блюдца уже поблекших, выцветших влажных глаз смотрят так вопрошающе, но рот плотно сжат, бабушка не решается проронить ни слова.
Я обнимаю ее:
– Ну, баб, ну, не волнуйся, ничего страшного не происходит. Просто у них все наши предыдущие отчеты, а для анализа мне нужны оттуда цифры. Скоро, сказали, нам все вернут, кроме тех документов, которые в дело пойдут.
– А что в дело пойдет? – она так больно схватила мою руку. – Тебе что будет?
– Мне ничего, я же тогда еще ни за что не отвечала.
– А сейчас отвечаешь?
– Что ты, баб, и сейчас ни за что я не отвечаю.
Я сделала попытку начать кушать ненавистную кашу, чтобы прекратить этот разговор. Но бабушка не разжимала мою руку.
– Баб, не волнуйся ты так, я даже рада туда ходить, на целых два часа дольше сплю. Оттуда еще в кино сбегать успею.
Бабушка отпустила мою руку.
– Вижу я, какое ты смотришь кино. На балконе куришь до полночи, потом во сне орешь. Мать хотя бы пожалела, измаялась уже совсем. Увольняйся оттуда, жили раньше без твоей базы и сейчас как-нибудь проживем.
– Ладно, бабуля, буду подыскивать что-нибудь другое, только успокойся и маму с Алкой не заводи. Алка ты знаешь какая, все в себе держит, а накопится, вспыхнет, как спичка. Гаси потом ее нервный пожар.
Про себя подумала: надо выходить из дома, как обычно, чтобы думали, на работу пошла, а сама, по старой памяти, в «Вымпел» на первый сеанс, а уже оттуда к этому противному типу. Гнусный кровосос, пиявка, властью своею так и упивается. И он не один таких, их целая бригада. И мы враги для них, разоблачать нас надо.
Иду по Артиллерийскому переулку, еле ноги переставляю, не хотят слушаться, хотя за эти последние два года пора бы им привыкнуть. Интересно, что сегодня мне будут тыкать под нос? Что еще нарыли