Тогда я понял, без упорства, без нагрузки
Никак не может появиться новый русский.
Ведь это ж раньше – я как будто при зарплате,
И мне за это государство как бы платит.
Но путь мне предстоял ещё не близкий,
Я даже начал изучать английский,
Потом подумал – это ж просто странно,
И навсегда забыл про иностранный.
А вот мечта меня оставить не хотела,
Все будоражила и душу мне, и тело,
Мол, посмотри, как все другие жизни рады,
Когда съезжают кто в Европы, кто в Канады.
Никак я не пойму такого брата,
Ну что мне лезть на этот самый Брайтон?
Пускай он – Бич, и чем-то там питает,
У нас и без того бичей хватает.
Ведь не бывает с неба манны, вы поверьте,
А на «халяву» вам всего три дня до смерти,
И чтобы вы у этой жизни не просили,
Не зазвенит в пустом кармане без усилий.
Не нужно мне сто лет такого рая,
Ну, разве съездить погостить в Израиль,
Понять, покуда память не остыла,
А был ли смысл шататься по пустыне?
Но я с Россией подписал свой личный полис,
Теперь вопрос —
Зачем бросаться мне под поезд?
Не глупо ль будет, заграницам на потеху,
Куда-то, с кем-то и зачем-то там уехать?
Во мне вы сомневаться перестаньте.
Кто здесь поэт? Все остальные – встаньте!
Ну, вы хотя бы поднимите руки,
Возьмите же поэта на поруки.
И разрешите снова пообщаться с вами
Совсем простыми и понятными словами.
Я ничего другого просто не умею,
И даже очень рад, что здесь меня «имеют»!
Я просто очень рад, что здесь меня имеют!
Мысли из кухни
Да разве ж это мотивирует,
Когда тобой манипулируют
Чему-то иль кому в угоду,
Взамен обещанной свободы?
Пора сказать не в мемуарах,
О том, что слышим в кулуарах,
О том, как наверху шуруют,
К примеру, как у нас воруют.
Воруют. Это ж всем известно.
«Так то они! А я то – честный!»
И всё – уверенность потухла,
Как рыба, что чуть-чуть протухла.
Нет! Не нужны нам те уступки,
Нам нужно совершать поступки,
Чтоб не бросаться лишь словами,
Когда пренебрегают вами.
Когда один, который круче,
Всех остальных послал до кучи,
А те, хоть очень удивились,
Пошли до кучи и умылись.
Наперекор своей натуре,
Без уважения к культуре,
Хоть трудно разом и согнуться,
И, извиняясь, улыбнуться.
Потом опять на кухне охать,
Про то, что всё на свете плохо,
На стенке, мол, ружье хотя бы…
А может выстрелить пора бы?