но судьба распорядилась иначе. На одной из гонок была большая авария. Десять машин всмятку. Я тоже туда попал. У меня была травма позвоночника. После госпиталя через год врачи предупредили, что никаких гонок, ну хоть права оставили. А то я человек не ученный, кроме как баранку крутить, ничего не умею. Я молод, и мне нужно кормить семью. Спортивная карьера у меня была короткой. Большого капитала мне не принесла, так что я должен работать. Но я люблю автомобили. Для меня это что-то вроде кайфа, как наркотик для наркомана. Я не утерял сноровки, машину чувствую, словно прирос к дороге. И в этом есть большое удовольствие водить машину.
– Да, Миша, я всю жизнь учился, и знаешь, как я ненавидел зубрежку. Ходить на уроки в школе было для меня мукой, и только на лекциях в институте я как то остепенился или привык. Мне стало всеровно, зачерствело в душе. Я стал воспринимать учебу, как должное, но кайфа от этого не испытывал, ни малейшего удовольствия, – признался я Мише.
Дорога ложилась под колеса автомобиля и асфальт ровный, словно стекло не причинял вибраций. От такой спокойной поездки хотелось спать, и я сам не заметил, как вздремнул.
– Приехали, – тихонько толкая меня в плече, сказал Миша, – ты ж там постарайся, будь по солидней. Ты не думай, я не имею ввиду ничего плохого, только молод ты, так что старайся контролировать каждое свое движение, каждое слово.
– Спасибо, постараюсь, – ответил я, и вышел с автомобиля.
На улице стояла обычная погода, да и какая погода должна быть под куполом? Дождь и тот искусственный. Его специально рассеивали сверху купола, чтобы смыть с домов и улиц пыль.
Из всех репродукторов неслись предупреждения о дожде. Я накинул на голову капюшон куртки, вдруг линет дождь, то я буду готов, и пошел к городскому крематорию. Там должна будет пройти церемония похорон, после чего туры сожгут, а прах отдадут родственникам. Родственники смогут прах выставить потом в хранилище прахов на городском кладбище. Для экономии места давно отказались от отдельных захоронений. Сейчас просто ставят на полочки урны с прахом, на которой висит табличка с именем усопшего.
Меня уже ждали. Я сразу, же не раздумывая, начал речь, которую выучил заранее, только раз прочитав ее с листка, который мне дала секретарша. Моя память была тренированной, и я запоминал все на лету. Только благодаря уникальной памяти я, выходец из бедной семьи, выжить в институте. Меня за хорошие знания награждали стипендиями, на которые я жил.
Пластиковые гробы с покойниками стояли в ряд и возле каждого толпились родственники. Женщины негромко плакали, мужчины шмыгали носами, опустив взгляды, лишь изредка кто-то подымал голову и смотрел на меня с выражением понимания, и снова опускал ее. Я говорил и говорил, слова были подобраны, так что и меня брало за душу. Да и сама обстановка зала похорон с его темными траурными тонами помогала мне в моей речи. Мне самому было не по себе, и жалость к погибшим чуть не выдавила с меня слезы. Но я сдержался