ним прилипшую к ткани кожу с шеи, плеча, груди…
Повезли в районную больницу, но там не оставили. Привезли назад. Началась каждодневная пытка перевязок. Отец, не выпуская из дрожащих губ папиросы, сбегал пораньше из дому, чтобы не присутствовать при экзекуции. А мама, еще не отойдя от непоправимой утраты Капоньки, превратилась в безмолвную тень. Бедная мамочка, сколько же она перенесла…
Сама я абсолютно ничего не помню: ни боли, ни мучений. Говорят, что снова пришлось повесить люльку и всем по очереди качать меня, верещащую: «Папа, дуй, мама, дуй!».
Вскоре мама родила младшего брата, и меня отправили к бабушке Ирине в деревню Ёргу за девять километров. Выживу так выживу…
Умница бабушка лечит народными средствами: намазывая тельце медвежьим или барсучьим жиром и накрывая простынкой. И никаких бинтов! Дело пошло на поправку. Еще безгрешную отмолила.
Срок моих мучений составил ровно 9 месяцев. Можно сказать, заново родилась…
Позднее мама опасалась, что не вырастет левая грудь. Но она выросла, правда, в шрамах, увеличивающихся с возрастом вместе с телом. С грудным вскармливанием детей проблем не было – молока было поровну. Маленькие детишки, увидев шрам на шее, обычно спрашивали:
– Тебе что – голову отрезали?…
Бабушка
Мне пять лет. Я знаю буквы, читаю и с удовольствием пишу имя сестры на стенах коридора. Строгая бабушка Ирина, взяв в руки веник, показывает, как надо подметать пол; вяжет из пучка сена куклу, но кукла мне не нравится, у нее нет лица. Люблю играть с поленом или со свернутым в рулончик домотканым половичком, ощущая тяжесть ребенка на руках, или с собственным коленом, рисуя на нем послюнявленным химическим карандашом мордашку и укачивая, прижав колено к груди.
Бабушка учит расчесывать колючими щетками шерсть на кудель и прясть пряжу на веретено. Усадив меня на нижнюю часть прясницы в виде большой перевернутой буквы «Г», к верхнему резному концу прялки привязывает расчесанную кудель, а рядом с куделью вешает моток с льняной ниткой. Сначала за льняную нитку привязываю к прялке веретено, как козленка. Поплевав на пальцы, вытягиваю из кудели шерстяную нить и, ссучив, то есть скрутив их вместе, пробую прясть. Самое трудное – это одним движением крутанув, как юлу, веретено, наматывать пряжу. Поначалу веретено не слушалось, норовило выскочить из рук и освободиться от наверченной на него пряжи, да еще и запутать ее. Ссученная нить получалась разной толщины и годилась только на грубые носки или варежки. Удивляюсь, что навык тот остался, наверное, на всю жизнь. Бабушка же научила нескольким молитвам, заговорам.
Один заговор от сглаза звучал очень поэтично:
Встану благословясь, пойду перекрестясь
из дверей дверьми, из ворот воротами
на широкую улицу, в чисто поле.
Во сыру землю уткнусь, белым светом понакроюсь,
частыми звездами поутычусь,
утренней зарей, вечерней-матушкой подпояшусь…
Любимая молитва – ко сну, от которой становилось тепло и уютно и верилось в какой-то Богородицын замочек:
Ложилась