молча кивнул и вышел из комнаты. Да, здесь он прав, два дня в бараке дали свой результат, помыться стоило. Однако, у этих дикарей ни душа, ни, наверное, даже мыла. Совсем темные, доисторические. И где же эта чертова бочка?
Бочка, впрочем, обнаружилась сразу же, как он спустился с крыльца во двор. Огромная, в три обхвата, сделанная из темно-бурой глины, она стояла около приземистого дощатого сарая. Возле нее нашлось и несколько кувшинов, и на вбитом в стенку гвозде висело что-то вроде драной мочалки.
Смыв с себя пыль и пот, он поискал глазами полотенце, но, конечно же, ничего такого ему не полагалось. Тогда он просто попрыгал, стряхивая с себя капли воды, и рассудив, что на таком жарком солнце все высохнет за пару минут, вернулся в дом.
– Долго же ты возился, – раздраженно заметил кассар. – Небось, мух считал? Ладно, теперь вот что, – он протянул Митьке какую-то склянку, в ней плескалась мутная, вязкая жидкость.
– Это масло корней лиу-танга, – Харт-ла-Гиру, похоже, скучно было объяснять общеизвестные вещи. – Намажешься сейчас целиком, от лица до пяток. Потому что иначе быстро сваришься на солнце, и шкура полезет с тебя клочьями. А мне нужен здоровый раб.
Митька молча принял склянку, вылил несколько капель на ладонь. К его удивлению, масло лиу-танга пахло довольно приятно, какими-то горьковатыми травами.
– Живее, живее! – поторапливал кассар. – Масла не жалей, оно дешевое. Ну, все, что ли? Тогда подойди сюда! Да ближе, кому говорят!
Митька опасливо приблизился.
– Теперь мы немного погуляем, – усмехнулся кассар. – Только на всякий случай… – он вынул откуда-то (Митька так и не понял, откуда) тонкую, медного отлива цепочку и ловким движением прикрепил ее к кольцу ошейника.
– Это чтобы у тебя не было соблазна сбежать, – пояснил он. – Поймать-то тебя несложно, но тогда пришлось бы наказывать как беглого раба, а мне не нужен калека. Что ж, пошли, – усмехнулся он, намотав конец цепочки себе на ладонь. – Это не слишком далеко.
– А что, мне никакой одежды не положено? – рискнул спросить Митька, когда они шли вверх по пыльной, прокаленной беспощадным солнцем улице. Внутри он весь кипел. Мало того, что ведут как собачку на поводке, еще и всем видно, что у него болтается между ног…
– А зачем? – удивился кассар. – Сейчас вроде не холодно, так чего это я буду тратиться? Рабы не должны приносить своим господам убытки. Или… ты смущаешься своей наготы?
Митька промолчал, опустив взгляд, но проницательный Харт-ла-Гир правильно истолковал его молчание.
– Пойми, мальчик, тебе нечего стыдиться. Ты принадлежишь мне, весь, со всеми своими потрохами, и твое тело – оно уже не твое, это теперь моя собственность, так не глупо ли стесняться чужого имущества? Я вижу, ты пока еще не понимаешь, ну ничего, поймешь. Кстати, мы почти пришли.
Улица заметно расширилась, на ней прибавилось народу. Тут были и нарядно одетые горожане, и деловитые мастеровые, но больше все какие-то незапоминающиеся люди в темных, засаленных лохмотьях. “У нас бомжи и то лучше прикинуты, –