Странно… Обычно помогает. Ну, не хочешь – как хочешь. Дело хозяйское.
Мы двинулись в полуобнаженном, людском потоке, вынесшим нас на городской, галечный пляж. Народу на нем было – не протолкнуться. Играла громкая музыка, дымились мангалы, распространяющие аппетитный запах шашлыка, бродячие торговцы трубно зазывали валяющиеся в округе тела к своему товару:
– Чурчхела, пахлава… Вино домашнее… Чурчхела, пахлава…
С трудом мы нашли себе место между коричневыми, разгоряченными телами. Светлана достала из сумки большое покрывало и расстелила его на мелком, блестящем галечнике. По очереди мы посетили раздевалку, и я отправился открывать купальный сезон. Вода была… Парное молоко! Чистая, теплая! Шурша камешками, она лениво набегала на береговую кромку и отступала, оставляя после себя громкоголосую детвору и упитанных теток на надувных матрацах. Я окунулся в неё и поплыл к буйкам, уворачиваясь от снующих, между купающимися, водных мотоциклов и барражирующих шлюпок спасателей. Как приятно было, устав, перевернуться на спину, раскинуть руки и лежать на воде, подставляя лицо под обжигающее солнце. Потом я выбрался на берег, сторожить имущество и купаться ушла Светлана. Так мы менялись до самого обеда. Пока я не почувствовал, вполне естественное на водном отдыхе, чувство голода. Окинув оценивающим взглядом ряды разнокалиберных палаток общепита, я сделал предложение:
– А что, Свет… Не пора ли нам чем-нибудь перекусить? Сбегаю я, посмотрю, что там нам приготовили…
– Зачем бежать? – И Светлана начала доставать из своей ма-аленькой сумочки гуся, запеченного в черносливе, рыбу, пожаренную в панировочных сухарях, картошку отварную, пересыпанную аппетитным укропчиком, маленькие, сдобные булочки, кои я очень любил, а они, у Светланы, всегда удавались…
Осмотрев всё это великолепие, я сглотнул слюну:
– Знаешь… Свет… Я заметил, в последнее время, за собой одну странность… Этакое садо, переходящее, местами, в мазохистость. Не переношу домашнюю пищу. Вот тянет на что-нибудь этакое, аборигенское… Приготовленное на побережье, на горячих углях костра. Ты сама это кушай, а я пробегусь…
В ближайшей палатке, торгующей съестными припасами, я выбрал выставочный экземпляр пиццы, по виду напоминающей пластмассовое изделие с вплавленными, красными кружками, призванными символизировать, по видимому, дольки помидора. Гордо принес это изделие под нос Светланы и сделал попытку отгрызть кусок. Внешностью пицца напоминала точильный камень. Впрочем, и вкусовыми качествами тоже. Опасаясь оставить в этом, мукомольном, изделии свои зубы, я грыз его сбоку, сверху, снизу… Ничего не помогало. Пицца не сдавалась. Рассвирепев, я вскочил на ноги и запустил её в голубое, безоблачное небо. Со свистом рассекая воздух, она сделал полный круг и вернулась ко мне обратно, больно зашибив ногу. Делать было нечего. С вздохом я расколол её двумя камнями на мелкие куски и с хрустом принялся поглощать. Светлана наблюдала за моими гастрономическими этюдами, не притрагиваясь к горе продуктов из своей сумки.
– А ты чего не ешь? Хочешь, я тебе кусок пиццы презентую?
– Да