ь, так и автор не является на самом деле героем своего произведения, даже если пишет от первого лица.
Повести
Там, где кончается асфальт
Там, где кончается асфальт, начинается мое детство. В нем всего два сезона, зима и лето. Почему-то межсезонье мне совсем не помнится, наверное, из-за своей похожести. Зима – это колкий мороз и большие сугробы. Лето – теплое солнышко и быстрые грозы с громкими раскатами грома, и спелые яблоки с глянцевыми боками, и огромные арбузы с засохшими хвостиками, и сладкая патока на палочке.
Жили мы тогда в старом флигеле на территории овощной базы на окраине крупного города. В летние месяцы на нашей базе подрабатывали веселые студенты. Они дружной цепочкой выгружали из вагонов огромные полосатые арбузы и блестящие фляги с патокой. Молодым ребятам было жарко на ярком солнце. Нам с подружкой Лидкой лет по шесть. И вдвоем, стараясь изо всех своих детских силенок, мы притаскивали к разгрузке большой бидон с прохладной колодезной водой. Высокий парень в благодарность за нашу заботу лихо откидывал крышку с распечатанной фляги, вкручивал внутрь свежеструганную палочку, и вот заработанное лакомство в моей руке. Я медленно крутила палочку, чтобы патока не стекала на пальцы, а она янтарилась на солнце, будто настоящий мед. Довольные проделанной работой, мы убегали с подружкой в тенечек, слизывая полученную сладость как мороженое, млея от удовольствия, которого хватало надолго.
Овощехранилище от нашего флигеля, где я жила с родителями, отделял глубокий ров. Туда скидывали древесную стружку, которой прокладывались яблоки в больших деревянных ящиках. Фрукты увозили в магазины, а упаковку сбрасывали в яму. К концу лета она заполнялась доверху, и мы прыгали на стружке как на батуте. И вдруг в этой деревянной свежести натыкались на большое яблоко, оно аппетитно краснело своим ярким боком, а запах его сразу напоминал нам новогодние праздники. Именно такие яблоки мама укладывала в нижний ящик комода еще с осени. Они смирно хранились там до Нового года. И вот в углу комнаты, возле заиндевевшего окна, появлялась чудо-елка, а на мохнатых ветках наряду с разноцветными игрушками весело качались грецкие орехи в фольге, рыжие мандарины и настоящие яблоки. Яблоки звали китайскими, может, и правда их привозили к нам из Китая. Белье в комоде еще долго хранило их летний аромат.
А зима помнится морозной стужей, заметенными снегом дорожками. В то время детей было много, а школ не очень. И малыши занимались с утра только в первое полугодие, а после новогодних каникул для них начиналась вторая смена. Вот мне восемь лет, и я второклассница. Улицы уже охватывала морозная темнота, когда я возвращалась после уроков. С первого класса никто меня не провожал в школу и после занятий никто не встречал. Тогда люди не боялись ходить по улицам даже ночью. Вот и проходная на нашу базу. Внезапно из темноты улицы на санках выскочили какие-то чужие мальчишки и понеслись мне навстречу, а у меня не было никакой возможности от них увернуться. Мелкие хулиганы, столкнув меня с дорожки, пронеслись дальше, а я провалилась по пояс в глубокий сугроб. Не страшно, но обидно и холодно, валенки полны снега, а над головой безмолвное ночное небо, все усыпанное далекими мерцающими звездами.
С одной стороны наша база примыкала к городу, а с другой мимо нее проходили две железнодорожные ветки. Одна местная – она вела внутрь базы, а за невысоким забором вдоль огородов чернели мазутом шпалы настоящей железной дороги. Там постоянно пролетали поезда, на вагонах мелькали таблички с названиями городов, которые мы иногда пытались найти на карте. Вагонов было много и, считая их, мы загадывали желания на чет не чет.
Летом я постоянно бегала к подружке Лидке через железнодорожное полотно. Между двумя путями возле рельсов зачем-то был врыт металлический столбик. Я отлично знала о нем, но все равно не успевала отвернуть и всякий раз налетала на острый штырь все той же коленкой. Короста от ранки не проходила до поздней осени, и эта отметка детства в виде круглого шрамика долго оставалась на моей ноге. Недалеко за внешней железной дорогой стоял большой дом на три семьи, где жили путейщики. В ежедневные обязанности Лидкиного отца входило осматривать ближний участок дорожного полотна.
Дом железнодорожников выглядел добротным, с отгороженным двором, где размещался высокий сеновал и чернел старый заброшенный колодец. Потемневший от времени сруб давно был закрыт тяжелой крышкой и основательно заколочен, но между старыми рассохшимися досками загадочно темнели узкие щели, и, если приложить к ним ухо, было слышно, как в глубине колодца что-то ухало и стонало.
Вдоль сеновала вился узкий балкончик, и с него мы умудрялись прыгать вниз, пытаясь оседлать соседскую свинью. Свинка гуляла тут же во внутреннем дворике и была розовой, толстой и добродушной. Но когда кому-нибудь удавалось все-таки попасть ей на спину, она резко дергалась и так начинала визжать, что закладывало уши. Выигрывал тот, кто дольше мог удержаться на строптивой хрюшке. Другим местным развлечением были прыжки с внешней стороны сеновала на огромный стог сена. Правда, когда мы основательно его разваливали, нас же и заставляли снова сгребать всю траву.
Возле