ьше двух минут, сначала с диким восторгом пялится на ваше лицо, а потом фамильярно заявляет:
– А ты, оказывается, грязнуля!
И после этой уничижительной реплики, облизнув похожий на сосиску палец, начинает стирать с вашего подбородка родинку, спутав ее с прилипшей шоколадной крошкой.
Но я не стала разбрасываться оплеухами, а терпеливо ждала, когда толстобрюхий «джентльмен» поймет наконец фатальную ошибку и извинится. Громогласно обижаться я не имела права. В соседней комнате пили чай моя тетушка Вера и ее подруга, мама этого бегемота, возомнившего себя «выгодной партией для бедной девочки». Так, по крайней мере, говорила тетя.
После того как мамуся вышла замуж за австралийца и укатила на его ферму, старшая сестра матери решила целиком и полностью посвятить себя заботе об оставшейся на родине сиротке, то есть обо мне. И Вере глубоко наплевать, что «дитятко» благополучно дожило до тридцати годочков, имеет диплом о высшем образовании и вполне приемлемую работу. Кстати, есть у меня и жилье, свое, собственное.
Вот тут я немного лукавлю: двухкомнатная квартира – родительская. Но маменька возвращаться назад не собирается, она вполне счастлива со своим австралийским Оливером, а отца в последний раз я видела лет в восемь, когда он молча собирал чемодан, чтобы уйти от нас с мамой к любовнице. С тех пор я с папенькой не общалась. Алименты он не платил, мама тянула меня на зарплату поварихи, работала она в заводской столовой.
Помню, однажды к нам домой пришел судебный пристав, который (наивный, однако!) выспрашивал у мамуси, где может находиться ее бывший муж. Оказывается, мама все-таки однажды набралась смелости и подала на алименты, но… Долг алиментщика копился, а разыскать отца не могли. А может, не особо и старались? В итоге мамуля психанула и забрала заявление, которое пристав (так кстати!) имел при себе в кожаном плоском портфельчике. Мать тогда плюнула и сказала мне:
– Ну и ладно, дочь, прорвемся. Может, оно к лучшему. А то сначала будет алименты платить по копеечке, а потом навяжется на тебя, старый черт, скажет, что должна ему…
Я по малолетству ничего не поняла. А когда подросла и уразумела, что к чему, образ отца стерся из памяти.
Из квартиры папаша выписался сразу после развода с мамой, поэтому о том, что придется делить квадратные метры с этим ставшим мне чужим человеком или его новыми родственниками, можно было не беспокоиться.
Словом, жить бы мне да радоваться, но тетушка вбила себе в голову, что я, видите ли, чахну от одиночества! Дескать, все мои сверстницы замужем, одна я в девках пропадаю! Вера считала: нормальная, по-настоящему счастливая женщина – только та, которая, во-первых, имеет мужа. Во-вторых, вечера проводит на кухне у плиты, на которой бурлит здоровенная кастрюля с борщом, а в сковороде скворчат жиром котлеты. В-третьих, нянчится с детьми, играет с ними, готовит уроки и прочее, прочее, прочее. При всем при этом Верочка замужем никогда не была! Откуда у нее сложилась такая чудовищная формула женского счастья – диву даюсь! И вот к этому «идеалу» тетушка всеми силами меня подталкивала. Уже полгода она приводила ко мне домой подходящих, на ее взгляд, кавалеров, чтобы я, смирившись, сделала окончательный выбор и бодрой поступью отправилась под венец.
При всем при том для любимой племянницы Вера женихов, видимо, отыскивала на рынке неудачников. Это были, в основном, или маменькины сынки, мечтающие вместо жены получить бесплатную домработницу, или откровенные лентяи с интеллектом на уровне плинтуса, но с амбициями на высоте Останкинской телебашни, возомнившие себя великими творцами. Жаль только, что их шедевры (чудо-изобретения, картины, стихи и романы) никто покупать не желал, а кушать хотелось, поэтому появилась потребность в жене, которая бы взвалила на свои плечи все тяготы по решению банальных проблем пропитания.
Естественно, подобных «прынцев» я выставляла за порог с искренним пожеланием найти «идеальную женщину», а тетушке показывала кулак. Но Верочка закатывала глазки и обещала, что в следующий раз она непременно познакомит меня с необыкновенным мужчиной.
– Не надо! – протестовала я.
– Мечта! Подарок судьбы! Кто же при здравом уме от него откажется? – говорила тетушка, и грудь ее взволнованно вздымалась.
Очередным «подарком» стал Виталик. Вернее, Виталий Александрович Костиков. Заплывший жиром тридцатипятилетний кандидат какого-то затрапезного вуза с трудно произносимым названием. Хамоватый тип, который с первого момента стал вести себя невыносимо фамильярно, а к тому же наполненный до отказа мужским шовинизмом. Он сразу дал понять: «женщине дорога от плиты до порога», а потом принялся с силой стирать родимое пятно с подбородка предполагаемой невесты. И когда потерпел неудачу – кожа на подбородке покраснела, а родинка, естественно, осталась на прежнем месте – похлопал белесыми, как у поросенка, ресничками и ляпнул:
– Да ты еще и страшненькая! Ну, мне мать и удружила!
После этих слов гостеприимная хозяйка во мне испарилась, зато родилась фурия, выгнавшая обнаглевшего борова за порог. Когда тетушка и ее подруга