самое ценное хапнули – раздатку на «уазик», поршневую и коробку волговские, прокладки, два зиловских коленвала, подшипнички самые что ни на есть преходовые… Ну не сволоты ли? С «Москвича» моего и то задний мост не поленились выдрать, прямо с колёсами, с резиной и карданом. Шифера листов полста огребли! Баба клянётся, мол, утром всё было на месте. Бы-ыло, спала сволота без задних ног, а то я не знаю. Ну, я её за такую бдительность, само собой, трохи приласкал… – Василий осмотрел теплеющим взглядом кулачище и лизнул ссадину. – Может, вы, мужики, по-соседски, подсекли чего-нибудь подозрительное, может, толкнула сволота за бесценок кому-нибудь за всё-то моё хорошее, не стесняйтесь, мужики, кройте правду в матку?
Мужики переглядывались, пожимали плечами, да нет, мол, ничего такого не примечали.
– Ещё ведь хотел, дурак, на своей машине поехать, так нет, уговори-иили…
– Так заяви, Вася, пока не поздно, – чрезмерно участливо посоветовал Куян, то и дело прикашливая.
– Да несподручно, дядь Миш, побаиваюсь, у меня там кое-что без бумажек, за наличный магарыч. И ведь как знали сволоты, что брать, как навёл кто знающий. Йэ-эх, узнать бы кто, – он мечтательно осмотрел кулачище.
– Чегой-то у двора Володьки Салашного суета нехорошая, – сказал дед Мокей, вглядываясь из-под ладони вдоль улицы.
Владимира Салашного, мужика лет шестидесяти, только что вынули из петли, уже остывшего. Прощальная записка гласила: «Пракленаю пазарившихся на моё добро не бывать вам от него добру». И подпись – «В. Салашный в полной ясности ума и разумности». В предбаннике же был разворочен пол и вырыта яма метра на полтора глубиной.
– Знавал я его папашку, хорошо знавал, – чиркал клюкой дед задумчиво, – в карателях у Колчака хаживал, липучие у него ручки были, ох и липучие, не к ночи покойничек был помянут, царствие ему небесное. Привёз, видно, с того промысла кое-что, он ведь и раньше в хозяйственных ходил – воз рассыпал, два согрёб – привёз, да видно в дело запустить добро так и не удалось, окорот как раз дала советка. Ну а сынку, видать, завещал.
– Завеща-ал, – хмыкнул Чеботарёв, – не помнишь, что ли, Мокей Михалыч, как он загнулся-то, папашка Володькин, будто бы отравился самолично, а не помнишь, как они до этого полосовались промеж себя каждодневно? Тогда, по естеству вещей, спрашивается, а самолично, в охотку ли выпил родитель тех гербицидов?
– Чего гадать-то, Васенька, – поправил дед свою казацкую фуражку всё также задумчиво, – бог им судья, нынче свидятся, разберутся, то ли делили. Да-а, верно сказывают, что добро такое, на хапок, никому ещё спать спокойно не давало…
Куян сумел наконец овладеть вниманием и обсказал суть нынешнего события.
– Ка-ак?! Да какое же они, сволоты, имели право? – бурно запротестовал Василий. – Где же тайна вклада? Чёрт знает что, какая-то порнография мозгов, обобрали и ваших нет! – Он с видом обиженного, обманутого