уловить крамольные мысли и опечатки, что к концу дня он попросту ошалевал, глаза лезли из орбит, его даже шатало. Само собой, сказывались и многие общественные нагрузки, что он блюл свято – бюро, пленумы, сессии, комитеты, политдни, кураторство… «Квадратный многочлен», определял его литсотрудник Ванёк Шпур, поясняя при этом, что с «много» всё ясно, жаль только, мол, что Леонушка не станет когда-то членом комиссии на собственных похоронах, ну а что «квадратный» выяснялось ровно через полминуты общения с ним.
– Квадратный! – мечтательно закатывала глаза наборщица Катерина Ушленьева, – да ещё «много» – и потягивалась хищно, со звучными выщелками, – повезло же евонной бабёнке!..
У Леона Галимовича была знаменательная улыбка, скорее, не улыбка, а приоскал, особенно характерный в присутствии руководителей, в эти минуты своим настороженным и заранее виноватым приоскалом он сильно напоминал болонку на поводке, вынужденную оправляться у всех на виду, что по природному такту их племя старалось делать конспиративнее.
– Поезжайте со Шпуром на склад возвращённой продукции, – велел Лепетунько. Задачу подобную Куян выполнял всегда охотно, пассажир Шпур ему всегда был по душе, из местных паренёк, простецкий, они с Никифором ему даже ключик «на пятнадцать» доверяли.
– Не слышал, дядь Миш, про обстановку в соседнем районе? – спросил Ванёк. – Полнейший аврал – люди прутся с котомками и возами добра, умоляют, как можно скорее оприходывать доставленное, некоторые предлагают деньги взамен использованного сырья, в общем, паника по первому классу. Ну а наши травматологи подбили бабки – три трупа, с полсотни увечных.
– Сурово гребут, – прикашлянул Куян, – хотя народ у нас ко всему привычный, до первой смерти всё равно каждый успеет оттерпеться.
– Ну, конечно же, это пустячишки по сравнению с недавним прошлым, с тем, о чём так проникновенно и задушевно сказал наш поэт-трибун.– Ванёк приосанился, насколько это ему позволила поза сидящего в машине, взметнул кулак к виску и пролаял отрывисто:
– Он… черепами… в сотнях… губерний… ворочал!..
– А так ты прав, дядь Миш, иммунитет у людей хоть к чему наладится, тем более у тех, кого лягала лошадь, уж им-то страшится блошиных укусов совестно…
Лепетунько Шпура побаивался, даже ненавидел, но не выгонял, у парня два курса политеха, два филфака университета, но учёба что-то приостановилась, беспартийный, то есть не конкурент, как и остальные в редакции, пишет же бойко. Не так давно он с хохотом распространял «Крокодил», где на обложке нарисовали ну вылитого Лепетунько, плешивого, тщедушного и одичалого редактора районки, кто подобострастно изогнулся к телефонной трубке и вопрошал невидимого василь-васильича, чего, мол, дражайший, изволите видеть в будущем номере. Сходство, волею судеб, было, ну просто, поразительное. Многие после знакомства с иллюстрацией, вроде бы шутливо,