поглядывал по сторонам и наверх, время от времени начиная не очень уверенно переминаться.
«Все-таки кое-что меняется, – сказал жирный карась, проследив за его взглядом. – Жизнь не стоит на месте».
«У вас стало больше места», – ответил якорь деликатно.
«Больше места, больше жизни, – поддержал карась. – Теперь вот бойцовая рыбка решила эволюционный процесс остановить. Видите ли, он ей не нравится. Оскорбляет рост эстетического чувства».
«Что сделать?» – недоверчиво склонил одно ухо якорь.
«Ужасно, правда? – ответил карась. – Во сне даже не приснится. У нас тоже все в шоке. Уж на что коралловый абу-дефдуф был – не к обеду будет сказано… П-тьффу, прости господи… Злобный аспид – так он, верите, и его съел! Ничего святого нету…»
Жирный карась невесело усмехнулся.
– Был даже один случай – прямо не жизнь, а сплошной анекдот. Тут до сих пор не все решаются вспоминать вслух. Идет, значит, по своим делам барракуда. Ну, знаете, как она идет, и какие у нее дела – тоже все знают. Идет, в общем, идет – бац! На горизонте объявляется что-то, что до нее никто еще не успел съесть. Видит: лежит на дне тень, а у тени какая-то рыбка. Сидит, никого не трогает – думает. Смотрит куда-то наверх, смотрит куда-то вниз – и одна, как смысл жизни, никого на парсек вокруг до самых шельфов, кроме какой-то случайной касатки на вольных хлебах, ни одной живой души, можете себе представить? Что-то неслыханное. У барракуды, конечно, челюсть вниз – глаза наверх. Ну, дура дурой ведь, человек действия, сразу – непосредственно к сути дела: давайте вначале съедим, а потом посмотрим, что съели. Значит, сидит прямо по курсу объект приложения сил и желудка и ничего вокруг не замечает. И о чем думает – непонятно. Ни тебе мало-мальски серьезного укрытия рядом, ни тебе там, я не знаю… В общем, затаенный взор к небесам и глубинам философии и бытия. Барракуда, понятно, тут же со всех стапелей и сразу за стол. Ну, все наслышаны, какой у нее по утрам аппетит, да ниспошлет ей небо чем-нибудь подавиться, прости господи… Так вот. А когда барракуду, это самое, по-настоящему прижмет, так у нее теряется последнее чувство меры и расстояний – идет без тормозов и не оборачиваясь на последствия. Летит, значит, и вдруг видит, что рыбка, оказывается, там не простая, а, как вдруг выясняется, бойцовая. Можете представить ее чувства? И остановиться уже нельзя – не те взяты скорости и расстояния, да и не предусмотрены у барракуды тормоза на такие случаи жизни. Что делать? И встать нельзя, и вешалкой уже не прикинуться, и даже извинений не принести – знаете ведь, как у нее: челюсть до земли и все намерения наружу, и глаза что твоя задница, ну что ты будешь делать… Безвыходный случай. Ни туда – ни сюда. И тогда барракуда, даром что по жизни бестолочь, что делает: со всех ног и с разинутыми намерениями проносится мимо и на сумасшедшей скорости въезжает в самца касатки, который, как специально, как раз, мирно завтракая, проходил общим фоном и прямо по курсу за бойцовой рыбкой. Неторопливо так проплывает, тоже никого не трогает, тихо-мирно…