продолжат играть в эту невыносимую молчанку. Набравшись сил, с неестественной, искажающей лицо страдальческой улыбкой, я спросила:
– У меня – это…?
– Ну, раз он просил, тогда пойдём в манипуляционную, я всё расскажу.
Я испугалась, что нам кто-то или что-то может помешать, или она передумает, и я так до конца не узнаю всей правды. За этот час или два (не помню, сколько длилось моё неведение) я узнала, что значит натыкаться на глухую стену молчания.
– А давай тут, а?
Она вздохнула и, как есть, на духу, выпалила:
– У тебя в лимфоузле нашли клетки.
– А, ну да, он говорил. А какие клетки? – прикинулась я дурой.
Но, признаться, тут же приободрилась. Это всего лишь какие-то клетки, тем более в лимфоузле, который уже неделю, как удалили.
– Ну, как тебе сказать? – подбирала слова Наташа, – не совсем хорошие клетки.
– Злокачественные, что ли? – если честно, я совсем не разбиралась ни в медицине, ни в анатомии, ни тем более в каких-то клетках, и мне самой показался нелепым мой вопрос.
– В общем так. Не буду тебя томить: у тебя в лимфоузле обнаружены клетки, которые попали туда из какого-то органа, который имеет железистую ткань. Пока будут искать опухоль, тебя переведут на восьмой этаж к Константину Константиновичу – это химиотерапевт. И смотри, если что, только к нему просись. Он хоть и строгий дядька, но лучше него – специалиста по химии нет. И ещё… ты молись. Люди с таким диагнозом всё делают, чтобы выжить. И по церквям, и по бабкам ходят…
Я шла по коридору в обратную сторону от выхода. В самом конце коридора находились туалеты, видимо, я туда и направлялась. Я интуитивно искала прибежище от того зла, которое на меня навалилось в один момент. Надо было спрятаться, чтобы тебя не нашли и не вернули в реальность, от которой некуда сбежать.
Не знаю почему, но я дёрнула дверь одной палаты и зашла в пустую, обшарпанную комнату, с растекшейся на полу побелкой. Я смотрела в окно со своего пятого этажа и видела живущих, ходящих, о чём-то говорящих людей, к которым себя больше не относила. У меня не было мыслей. Было только сознание, что меня скоро не будет. Вдруг я услышала мужской голос. Ко мне незаметно, а может и заметно, подошёл муж Надежды и что-то говорил. Наверное, он хотел пожаловаться на жизнь, рассказать о своей боли. Но, когда я к нему повернулась, он испуганно оглянулся и поспешил выйти, плотно закрыв дверь. До сих пор не пойму, как он тогда меня нашёл в той неубранной коморке, как будто специально оставленной для тех, кому надо выплакаться. И правда, только он вышел, как у меня ручьём полились слёзы. Не знаю, сколько я там пробыла, но, видимо, не очень долго, потому что меня покинули силы, и я больше не могла выплакивать и выносить на ногах свою боль. Вероятно, поэтому здесь и не было ни одного стула, чтобы долго не задерживались. Уже через некоторое время в кабинете доцента передо мной дымилась чашка кофе.
Кофе. С этого момента я потеряла вкус. Еда, напитки, удовольствия… – всё это перестало для меня существовать. Я отодвинула чашку и только спросила:
– Я