посерел, с цыпочек вниз опустился.
– Проверяли мои ребятки, что он там нацарапал?
– Призывы… призывы одни, – промямлил наконец директор.
– Призывы – ладно, схем сооружений не рисовал?
– Да что уж ты, Яковлевич! – хмыкнул Странников. – Зачем ему схемы на митинг? Он их и без того наизусть знает. Доверять надо нашим спецам, а Херувимчику особенно. Спроси у Сергиенко, инженер этот, не смотри что коротышка, на Стрелке валы укреплял. Большой дока по этой части.
– Докладывали мои, – буркнул тот. – Не имел возможности лично познакомиться.
– Вот и знакомься, – насупил брови ответственный секретарь. – Только в контору свою не тащи, он на валах каждый час нужен. Бери пример с нас. – Странников отыскал глазами замгубпрокурора с райкомводом, застоявшихся за спиной Сергиенко, – Почти все береговые укрепления города объехали по воде. Своими глазами прорехи видели. Людей встряхнули. Бюрократия, она в таких делах вредней паники!
– Работаем и днём, и ночью, товарищ ответственный секретарь губкома! – дёрнулся, пятясь назад, не ожидавший укора Трубкин. – Я лично дополню доклад, если появятся замечания.
– Нет уж, Григорий Яковлевич! – совсем полыхнул плохо скрываемым гневом Странников. – Ты к народу приехал! Есть что – выкладывай сразу, а за мной подтирать не позволю!
Странников, не отошедший ещё от многосуточного пребывания за городом, плавания на моторных лодках по вздувшейся, крушащей берега реке, похмелился с Глазкиным и Аряшкиным на причале завода, где встречал их хлебосольный директор, и открытая заносчивость, верхоплюйство Трубкина, которого он не переваривал, в этот раз взвинтили его не на шутку. Члены комиссии, прибывшие на митинг по суше на машинах, притихли, затаились в ожидании сиюминутной грозы. Но Странников крякнул, выхватил трубку из кармана, сунул в рот, а, опомнившись, хлопнул ею в кулак, развернулся и стремительно шагнул к настилу.
Оттеснив всех, бросился за ним Глазкин. Застывшего в замешательстве начальника ОГПУ больше обойти никто не решался. Толпились, переминаясь с ноги на ногу за его громоздкой поникшей спиной. Уже запрыгнув на настил, Странников в развивающемся на ветру расстёгнутом пиджаке, с взлохмаченными волосами ворвался на трибуну и взмахом руки невольно заставил собравшихся задохнуться от восторга, повскакать с мест и напрячь глотки. Кричали разное, не задумываясь. Это был общий суматошный, нервный порыв.
Больше звучали «Ура!» и «Даёшь Волгу!», но выкрикивалась уже и его фамилия, а Странников зажёг трубку, задымил, облокотившись, и, отставив её в сторону в согнутой руке, заговорил:
– Товарищи! Стихия не прощает разгильдяйства! Терять время на пустяки – смерти подобно! Открываю митинг!
– Ура! – подхватили сотни глоток.
Возвратившись из Москвы, Странников почему-то забросил папиросы и завёл трубку, похожую на ту, что не выпускал из рук его кумир в кремлёвском кабинете. Приметил, как магически действовала она на окружающих. Знакомая по портретам короткая простая трубка рождала известные ассоциации,