любви окружающих. Ещё несколько лет назад, княгине не было чуждо понимание и сочувствие, но с годами, больше закрывалось сердце от различных проявлений человечности.
Всё что осталось, от тех чувств, это безмерная любовь к сыну. Только с ним была ласковой и доброй. Только его любила и лелеяла, как никого на всём белом свете.
К мужу, Софья Андреевна испытывала, скорее, снисходительную привязанность дочери к отцу. С годами и это менялось. Князь старел, раздражительнее становилась княгиня. Теперь, это не привязанность вовсе, скорее повинность, какую, нужно отработать за титул и безбедную жизнь. Их общение напоминало разговоры воспитателя с непоседливым ребёнком. Князь в преклонном уже возрасте чудить стал больше, значит и строгое поведение княгини, было вполне оправданным.
С недавнего времени, все дела приходилось решать княгине самолично. Степан Алексеевич, по известным причинам отошел от дел и хозяйствования. А молодой князь Алексей Степанович, в обязанности связанные с поместьем и землями вступать не торопился. Софья Андреевна нередко жаловалась на такую непомерную занятость. Стараясь всё и всех контролировать, подчас, слишком много на себя взваливала. И сама же от этого страдала. Нервная болезнь и мигрени беспокоили довольно часто. Княгиня, очень легко меняла градус настроения. Насколько она, была добросердечна с гостями статусными, настолько, строга с прислугой. Иногда, с самого утра заводила бесконечную песню, замечаний и нравоучений. Порой по целым дням не выходила из своих покоев. Но и оттуда умудрялась руководить.
В такие дни, дом будто замирал. Ни кому не позволялось нарушать драгоценной тишины. Пустели коридоры и залы. Дни, когда Софья Андреевна в покоях – особые. Каждый трепещет. Ожидает. В последний раз, когда горничная Варвара принесла княгине теплый чай – получила десять розог. А дворецкий Тихон, за то, что не принёс почту вовремя, лишен был пищи на сутки. Ни кто не знает, что взбредёт в голову хозяйке. Какие наказания придумает. Каждый боится сделать что-то не так. Тихо, словно видения снуют горничные. На иконы крестятся. Авось пронесёт.
Вот, Софья Андреевна на пуховой перине лежит, с несчастным выражением на строгом лице. На голове чепец батистовый, несколько прядей выбились. Брови, словно крылья ласточки на высоком лбу. Тусклый взгляд темных глаз, остановился на резном столбике кровати. Прямой нос, бледные губы с синими прожилками.
– Подай воды, – голос слабый.
Девушка вскакивает. Воду подаёт. Садится.
– Пиши, – выдыхает княгиня, девушка хватает бумагу и перо, – конюху, карету заложить к воскресенью. Да, чтоб не как в прошлый раз, все бока отбила, до Масловых пока добиралась. Чтоб проверил всё, иначе пусть на себя пеняет. После службы, к Тетериным заверну. Что там они с приёмом решили? – Софья Андреевна задумалась надолго, потом продолжила, – Анисья, к третьему дню, пускай поторопится, собрать припасов на двадцать гостей.