Божья, а грохочет-то как! – Евдокия Михална выглянула из окна вагона и перекрестилась, сжав сморщенные, с синими прожилками губы, посмотрела вниз железнодорожной насыпи и на всякий случай подоткнула кулачок под подбородок – уж очень волновалась за зубы, вернее, за их заместителя: раззяву поймаешь и всё, пиши пропало, разлетится вдребезги, а за него уплочено! Хотя что уж теперь…
Согнувшись над столиком, старушка нацарапала в раскрытом блокноте четыре цифры – 5960.
– Ох, много, много, – запричитала она. – Это ж надо, в такую даль занесло… Дома-то что не сидится…
В вагоне было шумно, пыльно, но как-то по-домашнему. Проводница, толстая бабища, растопырив ноги и упершись плечом в стенку вагона, копошилась в мешке с бельем. Новосибирск – большой узел, многие вышли, оставив ей грязные простыни и полотенца.
Евдокия Михална занимала крайнюю полку возле туалета и была этому несказанно рада. И на боковушку билет еле достала, а задержись она день-другой?.. Ох, и делов бы наделала… Но сейчас, слава те, Господи, ехала… и ехала аж пятые сутки.
На клочке бумаги, рядом с только что выведенными цифрами, столбиком стояли предыдущие вычисления. Сверху других было нарисовано «9260», старушка отмахнулась от этого числа, как черт от ладана, – шутка ли, отмахать за раз столько килОметров! Только и было в этом числе хорошего, что оно у них тут в каждом вагоне на стенке вывешено, а вот дальше пришлось повозиться ей с энтой арифметикой, кое-что проводница подсказала, поначалу-то она расторопней была, всё успевала: и на вопросы ответить, и чай выдать, и задом, где надо, крутануть. А потом осерчала на что-то, на Евдокию Михалну шикнула, оттого и пришлось ей искать новые источники информации, потому как до зарезу ей нужны были эти цифры.
Получив отказ от вагонной начальницы, слезы лить не стала, потому как тут же подфартило ей с академиком – портфельчик, лысина, маленькие ручки, подсел он к ним в Слюдянке, занял верхнюю полку, как раз над ней. Окончательно убедило старушку в том, что попутчик её – человек ученый, то, каким макаром брался он за эту самую теорему Пифагора – пыхтел, морщился, серчал, ежели кто отвлекал его попусту. Методы у академика, однако, оказались шалопутные. Евдокия Михална и теперь с содроганием вспоминала недавно пережитое. Такое увидишь разве что в детективах, со смертельным исходом. Дело было вечером, только они проехали пассажирскую-сортировочную, академик незаметно спустился со своей антресоли, тенью скользнул по коридору, подобрался к казенной схеме, вытащил откуда-то анструмент, открутил два болта и – фьють! – схему энту будто корова слизала. Евдокия Михална всё это время прикрывала его сзаду, ох, и натерпелась же она тогда. Возвратившись, академик и вовсе удивил путешественницу – достал линейку и, применив науку, принялся что-то считать. Старушка тщательно все записала: и результат, и погрешности, хотя, на кой они нужны,