чести такой удостоили!
Чтобы не натворить ничего лишнего, старушка расстелила постель и поскорее улеглась. Благо наступил вечер.
***
Еще одно утро Евдокия Михална встретила под стук колес. Обстановка несколько изменилась. Клянчащий мужичонка, раскрыв рот, спал на месте красавицы, красавица тихонько, вроде как и не было её здесь, сидела в углу недоделанного купе, на лице не осталось и следа от прежней озабоченности. Нечто подобное Евдокия Михална уже видала в рекламе йогурта. Страдаешь, мучаешься, а потом – бах! – облегчение! И будто заново на свет народился и… порхаешь!
«Быстро же у них сладилось… Добился все ж таки своего, харя бандитская! – Старушка не успела и моргнуть, как снова свернула с дорожки праведной, козломордый-то своего не упустит, но тут же пшикнула на себя: – А ты кто такая-то, осуждать?! Сама молодая не была, что ль!»
Вытаращившись в потолок, Евдокия Михална долго еще лежала, думая уже о своём, прежде чем переключиться на дела утренние, потом достала мыльницу, вафельное полотенчико и, увидав, что в противоположном конце вагона народа нету, пошлёпала умываться.
По дороге старуха перекрестилась, склонила голову, хотела было отвесить земной поклон, но не тут то было – не успела она сложиться пополам, дверь в тамбуре ухнула. «Ничего, ничего, – успокоила она себя, пропуская вперед мужчину с перекинутым через плечо полотенцем. – Дай только на землю сойду, там уж вволю накланяюсь, и Богородице, и святым угодникам».
Закончив утренний марафет, Евдокия Михална позавтракала и заглянула в свою арифметику. Утро встретило недоброй вестью, поезд опаздывал. По правде сказать, известно это было еще накануне, но она поначалу отмахивалась, надеялась, что за ночь поезд наверстает упущенное, такое не раз бывало: днем – каждому столбу кланяется, а ночью несется, как ошалелый. Однако поезд опаздывал еще больше.
Евдокия Михална охнула, пожалела, что рядом нет академика, в состав бы он, конечно, не впрягся, но хотя бы растолковал ей, что к чему, может, не знала она чего про поезда эти окаянные! Хватанув ртом воздух, старушка поскорее достала укутанный в клетчатый платочек флакончик. По вагону галопом разнесся дух. Накопав себе лошадкину дозу, опрокинула мензурку, стало помаленьку отпускать. Припрятав пузырек, путешественница снова заглянула в блокнот.
– Матерь Божья, это сколько ж еще осталось? Мозги-то совсем усохли… Три тыщи, что ль?
– Две с лишним, – кинула с барского плеча проходящая мимо проводница.
– Батюшки, – только и успела ойкнуть старуха. – Это ж далеко еще как!
– Да что далекого-то? – вскинула бровь вагонная начальница. – Не пешком, чай, идешь, карета везет.
Настроение у проводницы было хорошее, ясное дело, неспроста, в другом случае Евдокия Михална, конечно, докопалась бы до истины, но сейчас не до того ей было.
– Царица небесная! – Старуха