не унимался Панталеон. – А здесь, а Афинах?! Я отлично знаю законы и помню, что еще Солоном было запрещено порнам выбираться из Пирея и появляться в Афинах до захода солнца, а что я увидел?! Керамик, красивейший сад, где погребены герои, павшие за отечество, стал местом, где шлюхи ищут любовников! Я прошел там разок… девки пытались повиснуть на мне, хватали за руки, расхваливали свои умения, а некоторые принимали самые соблазнительные позы и умудрялись простоять так изрядное время, надеясь, что я клюну на их прелести. А стена Керамика вся сплошь исписана зазывными объявлениями с имена девок… рядом обозначены суммы, которые предлагают глупцы за то, чтобы попользоваться этими сточными канавами, куда сливают свою похоть все, у кого только есть деньги! Нет, если бы искал любовницу в Афинах, я пожелал бы только чью-нибудь жену. Немало ведь есть красоток, которые недовольны своими супругами и не прочь получить удовольствие на стороне.
– Ты хочешь замужнюю женщину?! – изумленно выкрикнул один из гостей. – Ну, ты или смельчак, или безумец! Разве ты не знаешь, какое наказание полагается за прелюбодеяние?! Да и что умеют замужние жены? Только ноги раздвигать! С самой простенькой порной куда интересней!
Завязался спор. Некоторые гости – те, что попьяней, – поддержали Панталеона и начали, хохоча, обсуждать прелести мельком виденных на улицах или в храмах чужих жен, другие настаивали, что только благодаря диктерионам и свободным порнам можно давать выход неистовому мужскому темпераменту, иначе ни один эллин не будет знать, чьих детей он воспитывает, а женщинам будет постоянно грозить насилие.
Сделав вид, что ему понадобилось по нужде, Мильтеад вышел из пиршественной залы и окликнул своего раба, который служил ему с детства и был посвящен во все тайны хозяина.
– Немедленно позови Родоклею, – приказал он. – Немедленно, ты понял?
Раба словно ветром вынесло из дома, а Мильтеад неспешно направился в отхожее место.
Он едва успел закончить свои дела и выйти за ворота, как услышал приближающийся топот, а потом из темноты на свет привратных факелов явились две бегущие фигуры: раб Мильтеада тащил за собой дородную женщину, которая совсем запыхалась и еле удерживала то и дело съезжающий с головы парик.
– Господин, – с довольным видом склонился перед ним раб, и Мильтеад одобрительно похлопал его по плечу, а потом жестом отправил в дом.
– Господин, – пыхтя, поклонилась и Родоклея. – Что случи… что… что случилось?!
– Отдышись, – усмехнулся Мильтеад. – И поправь свой парик. Только побыстрей. У меня спешное и очень важное дело.
– Уж не вселился ли в тебя этим вечером Приап? – пристально взглянула на него Родоклея. – С чего это тебе так спешно понадобилась сводня в разгар пирушки, где полно аулетрид и танцовщиц, в любую минуту готовых возлечь с каждым из твоих гостей – порознь или со всеми вместе?
– Мне нужна твоя помощь, и, если все сладится, тебе не придется жаловаться на меня, – тихо сказал Мильтеад. –