пожевала спросонок губами, поскребла в голове и опять уткнулась в подушку.
– Эка соня! – упрекнул я. – Только б дрыхнуть!..
А отец кричал:
Он поставил коня край порога…
Обратившись ко мне, сказал:
– Подтягивай, чего ты ждешь!
Сам заплакал, край коника стоя, –
подхватил я.
Несчастная-ая на-ша с тобой до-о-ля… –
запели мы вместе.
Мой голос дрожал и срывался, а голос отца ревел, как колокол. Под конец я стал сбиваться, путая слова.
– Это ты нарочно, что ль, щенок? – спросил отец.
– Какой там черт нарочно: слова позабыл! – ответил я.
Отец расхохотался.
– Ты отвечаешь словно большой!
Мать, сидя на лавке, прошептала:
– Полуношник, кобель старый!
Я сказал отцу:
– Тебя мать кобелем назвала, слышал али нет?
Отец ответил:
– Вот я ей сейчас всыплю за это; я ей дам кобеля, – и полез с печки.
Мать выскочила в сени, а мы зажгли лампу и стали пить вино.
– Давай напьемся досыта, – сказал я, – то-то мать рассердится!
– Верно, – согласился отец, – давай!
Выпив рюмку, я сказал:
– Ты мать мою не бей.
– Почему? – спросил он.
– Жалко ее.
Отец нагнулся и засопел.
– Она – хорошая, нужда только заела нас… Другой раз не утерпишь…
– А ты кого-нибудь другого. Чужих лупи!
Отец закрыл лицо руками.
– Плачешь, что ли? – спросил я, дергая его за локоть. – Брось, – не маленький, смеяться будут.
Отец спихнул меня с колен, стукнув кулаком по голове.
Ночью я бредил и весь пост пролежал в горячке.
Изба у нас – маленькая, курная. Когда мать затапливала печь, мы садились на пол для того, чтоб дым не выедал глаз. Двери отворялись настежь, и дым серым коромыслом тянулся в сени, оттуда на потолок, пробиваясь сквозь трещины и прорехи в крыше.
Как-то, гоняясь за курами, которые оравой набивались в избу, вышел я в сени. Первое, что увидал я там, была огромная свинья у корыта.
– Эге, – сказал я, – какая барыня – повыше меня!
Подошел и погладил ее, заглянув в корыто.
Свинья повернула голову, хрюкнула и ткнула меня под бок носом. Я упал.
– Ты за что же?
Свинья, наклонившись над моим лицом, обнюхала, сопя, чавкая и обнажая острые клыки.
«Сейчас проглотит», – с ужасом подумал я и заорал благим матом.
Это было мое первое сознательное чувство страха.
Два раза я напивался в детстве пьяным.
Играя однажды со своим двоюродным братом, ровесником, у них в избе, мы нашли в шкафу бутылку с водкой.
– Хватить, что ли, с горя? – спросил Тимошка.
– С какого горя?
– Я не знаю. Так мой тятя говорит.
– А мой говорит не так, – сказал я. – Мой говорит: «Али пропустить по маленькой?»
– И то не плохо, – засмеялся Тимошка.
Он налил в рюмку вина