и уходил на работу.
Никогда за всю мою жизнь не назвал меня отец в трезвом виде ласковым именем, не погладил по голове, не обнял, как другие отцы, и когда я, бывало, видел, как мои товарищи целуют своих отцов, а те с ними играют, мне становилось обидно, больно, потому что я боялся отца, его вечной угрюмости, матерной брани и звериного взгляда из-под густых полуседых бровей.
Раз он послал меня за лошадью, которая паслась сзади сарая.
– На вот оброть, – сказал он, – приведи ступай мерина… Гляди – к чужим не подходи: убьют.
– Еще там что! – воскликнул я. – Чего ж они будут убивать – я стороной!
Поручением я гордился: шутка ли – отец за лошадью послал!.. Доверяет!..
Лошадь наша, Буланый, – старая, со сбитыми плечами и вытертой холкой, с отвислой нижнею губой, бельмом на правом глазу, желтыми зубами, смирная.
Накинув ей на голову оброть, я подумал: «Если я большой, могу и верхом забраться», – и вцепился в гриву.
При помощи ног и зубов кое-как вскарабкался.
Сижу сияющий и думаю:
«То-то отец удивится!.. Сам, спросит, сел? – Конечно, скажу, сам, – кобель, что ли, подсадит? – Молодчина, – похвалит он, – в ночное скоро будешь ездить».
А это – моя заветная мечта.
– Но-о, милок, шевелися! – дернул я за повод. Лошадь постояла, покрутила головой и фыркнула. Я ее подхлестнул. Лошадь нагнулась, сорвала головку колючки и почесала о колено губы.
– Ты почему меня не слушаешься? – рассердился я и подхлестнул сильнее.
Лошадь затрусила.
– Ты что там полдня копался? – неласково спросил отец. – Не мог поскорее?
– Я, тять, сам сел верхом! – закричал я. – Не веришь? – и я мигом сполз на землю, чтобы снова взобраться на Буланого.
Отец пошел в амбар.
– А ты обожди, – попросил я, – посмотрел бы, как я влезу, я ведь не обманываю.
Он остановился.
– Не подходи близко к мерину, а то еще убьет. Стань в сторонку.
– Ну-ну! Он скорей тебе отдавит ногу, – проворчал отец.
На мое горе я начал волноваться, оттого – слабеть. Несколько раз я вцеплялся за шею, но руки не подчинялись, и я падал.
Отчаяние прокрадывалось в душу:
«Не поверит… Скажет: зря хвалюсь…»
И я с еще большим стараньем пыхтел около Буланого.
– Я сейчас… сейчас… – бормотал я, готовый разрыдаться. – Обожди немного, я сейчас!.. Мне вот штаны сильно мешают: я поправлю и вскочу…
Буланому, должно быть, тоже надоело ждать: он обернул голову, пожевал губами – тоже, дескать, строит мужика из себя, чертенок! Потом переступил с ноги на ногу и сделал шаг к сараю.
– Хоть бы ты стоял, не шевелился! – закричал я. – Трудно потерпеть, домовой? – и чуть не выругался матерно.
– Вот и не выходит дело, – подошел отец, – держись, я подсажу.
– Нет, не надо, не надо! – торопливо сказал я и, собрав последок сил, метнулся на шею Буланого. Перебрасывая ногу, я пяткою ударил отца под подбородок.
– Э,