двадцатчики. На пристани Елена приказала ему: «Сядь на корточки. Видишь? Как площадь». Дома на берегу, развернувшись к реке фасадом, стояли будто по ниточке, холодно-строгие и величественные, и Нева с высоты полутора метров над ней действительно была как громадная, выстланная литым металлическим листом площадь.
Обратно они отправились трамваем, и что-то вдруг их развезло в нагревшейся громыхающей коробке, – зайдя в Летний сад, они решили присесть…
– Жрать хочу, – сказал Андрей. – Надо обедать.
– О, мой вечно голодный муж! – потягиваясь и зевая, встала со скамейки жена. .
Обедать они угодили в столовую возле Эрмитажа, с покрытыми скатертью столами, с официантками, дешевыми ценами и хорошей кухней – и в этой неожиданной, нелепой какой-то, в общем, удаче тоже был праздник. Елена заказала себе два вторых, и Андрей, пока она расправлялась со второй порцией, издевался над ней:
– Мадам, вы такая стройненькая, тоненькая, не будет ли вам плохо? Мадам, может, вам помочь? Мадам, теперь мне ясно, почему ваш муж вечно голоден – вы его объедаете.
– О-ой, перестань!.. – стонала от смеха жена с набитым ртом.
Но в Эрмитаже, когда, купив билеты, они вошли в гулкую просторную прохладу вестибюльного зала, Андрей вдруг ощутил в себе какое-то беспокойство. Впрочем, облачко его было легко и невесомо и растаяло, едва они поднялись наверх, пошли по длиннейшей анфиладе залов: один за другим, один за другим, с боковыми галереями, комнатами, зальцами, один за другим – неужели человек мог жить в этом и не ощущать себя беспомощной белковой плотью о костях, клетчатке и омывающей ее красной жидкости, называющейся кровью, среди этих громадных каменных пространств?
Но потом, когда в третий раз, все более и более запутываясь, они проходили одну и ту же лестницу в поисках увиденного ими мельком, но оставленного под конец зала импрессионистов, это беспокойство вновь вернулось к Андрею, и с ним он ходил уже до конца, и мало-помалу оно сменилось раздражением: надо было, конечно же, заняться багажом с утра – к черту весь праздник, выручить его, купить билеты – и тогда гуляй, празднуй, вот ведь как надо было.
– Что ты помрачнел?
Они спускались по широкой светлой мраморной лестнице в вестибюль, и жена, с улыбкой довольства заглядывая ему в лицо, задала вопрос легко и бездумно.
Андрей пожал плечами.
– Думаю о предстоящей операции. По изъятию законного имущества.
И это была правда, если не считать того, что та вчерашняя злость на нее за ее каприз уже примешалась к раздражению и разливалась внутри, черная, дымящаяся, обжигая и выедая себе внутри темную маленькую пещерку.
Нужное им отделение милиции оказалось в двух кварталах от их несостоявшегося пристанища. Из застланного серым линолеумом холла в таинственную глубь учрежденческого организма вели четыре дощатые, выкрашенные в густо-коричневый цвет двери, одна из них была распахнута до упора