где Катя теперь, дядя Вася? – спросила она.
– Буфетчицей на пассажирском судне плавает… И Валя ушла. Из прежних официанток только Марина работает, с новым директором крутит… – Швейцар подмигнул Агнии и ушел.
– Я не знал, что ты именно в этом ресторане работала, – сказал Левин.
– Можно подумать, что ты должен знать про меня все… Вот мои столики – от крайнего до угла. Четыре… Сейчас вентиляцию поставили, все-таки не так душно… Когда мы виделись последний раз, капитан?
– Давно, – сказал Левин и стал рассказывать про аварию в Кильском канале.
Пожилая, накрашенная певица пела с низкой эстрады про капли дождя на окне любимой; вокруг певицы плавал табачный дым и запах теплой еды; звякали ножи и гомонили подвыпившие люди.
Вольнов плел из бахромы на скатерти косички. Он знал, что это глупо, но все не мог остановиться.
Им принесли еду. Были свежие огурцы, их следовало есть побольше, потому что в Арктике таких вещей не бывает.
– Глеб, вы совсем заскучали, – сказала Агния. – И не плетите косички. Однажды мне пришлось чуть не до утра расплетать такие же вот штучки, а потом расчесывать их гребенкой.
– Я их сам расплету, – буркнул Вольнов. Он злился на себя за то, что смущался, когда она глядела на него. Он ловил себя на том, что старался казаться грубее и мужчинистее, нежели был на самом деле.
– Так, – сказала она, отворачиваясь к Левину. – Неужели ты не набил физиономию этому Лэнгрею? Они ведь должны были вызвать тебя в Лондон?
– Не его следовало бить, следовало изувечить эту каналью Блеккера, лоцмана, – сказал Левин. – Ты ни черта не поняла. Давайте наконец выпьем.
– Давайте, – сказал Вольнов. Он чувствовал себя лишним и не мог понять, зачем Левин притащил его сюда.
– Давайте, – сказала Агния. – Только немного, Яков! И запомни: никаких вопросов обо мне, ладно? Мне уже не пятнадцать… Как только ты выпьешь, начинаются сложные вопросы. Мне и без них тошно.
Капитаны выпили по большущей рюмке коньяку и сразу повторили. Вольнов насупился еще больше и вдруг спросил:
– Кто из вас любит голубей?
– Голубь – птица мира, и ее надо уважать, – сказал Левин. Он не принял вопроса всерьез. Он закусывал огурцами.
– Я не люблю, – сказала Агния. – Я люблю воробьев. Особенно когда зима, и им холодно, и они делаются пушистыми. И вы тоже не любите голубей.
– Откуда вы знаете?
– Иначе не стали бы спрашивать.
– Они жадные и злые, – сказал Вольнов. – Они все время лупят друг друга по головам и матерятся, как сапожники.
– Вы молодец, Вольнов, – сказала Агния.
– А воробьев мне всегда жалко зимой, – сказал Вольнов.
– Глеб, ты первый мужчина, которому эта женщина не говорит пакостей, – сказал Левин.
Яков и Агния, все больше оживляясь, стали вспоминать каких-то общих знакомых. Вольнов смотрел на ее руку, на руку, которая лежала совсем близко на столе, и ему потихоньку становилось уютно здесь, среди шума чужих