Виктор Конецкий

Морские повести и рассказы


Скачать книгу

и зеленым немигающим взглядом смотреть вперед. И потом время, то время, которое затягивает все – и радостное и больное, – приглушит воспоминания. Все кончается на этом свете.

      Вольнов сидел, курил и вдруг услышал стук каблуков по асфальту, быстрый и тревожный. Потом стук умолк.

      Вольнов поднял голову и увидел ее. Она шла теперь прямо по пыльной траве газона, наискось через бульвар, к нему, отводя от лица слабые ветки молоденьких лип. Он все сидел. Он почувствовал вдруг огромную усталость. Его хватило только на то, чтобы улыбнуться ей виновато и робко.

      – О боже мой, – сказала она, остановившись перед ним. – О боже мой, я вернулась… Я ушла, а потом вернулась. Мне нужно было еще раз увидеть вас.

      – Яков уже на судне, наверное, – сказал Вольнов. Он сам не знал, что и зачем говорит сейчас.

      – Встаньте, – сказала она.

      Он послушно встал, и они пошли по бульвару. Сырой песок скрипел под ногами.

      – О боже мой, – опять сказала она и обеими руками взяла у него фуражку.

      Забытые фонари все горели на набережной. Они были чуточку светлее неба. Ни одного прохожего. И по-утреннему начинают высвистывать где-то пичуги. Цветные буквы глядят с театральных афиш. Плоты медленно, как время сейчас, текут по Двине к морю. Дымят впереди них угрюмые буксиры, рыжие дымы неохотно расползаются в холодеющем воздухе.

      Хмель пропал, голова ясна, чуть зябко.

      – Почему вы смотрите под ноги, вы всегда смотрите под ноги?

      – Вам нравится Архангельск?

      – Вы были в Ленинграде?

      – Я не люблю, когда траву подстригают на газонах, а вы?

      Маленький деревянный домик с палисадником и резными ставнями. Старые рябины и кусты смородины вокруг. И вдоль тихой улицы, поросшей густой и крепенькой травой, десятки таких же других домов. Улица упирается в Двину. Над водой – первый туман. Земснаряд приткнулся к низкому берегу, чавкают и поскрипывают ковши, шипит пар.

      – Это мой дом, – шепнула она, останавливаясь. – Мы пришли. Вы меня проводили. Я здесь родилась. И уже очень поздно. Очень.

      – Да.

      – Уже роса.

      – Я люблю запах смородины…

      – Так пахнет только черная.

      – Да. В семь тридцать мы снимаемся.

      – К зиме отец связывает кусты веревками. Чтобы не поломал их снег.

      Вольнов не знал, что говорить и делать дальше. Он понимал только одно: невозможно уйти сейчас, вот так… Если он уйдет, вернется пустота. И только эта женщина в запылившихся туфельках сможет помочь ему, но она останется далеко. И с каждым часом будет все дальше, потому что суда каравана поплывут на восток.

      У Двины все шипел, ровно и бесконечно, пар и чавкали ковши земснаряда.

      – Уже роса, – сказала она. – У меня волосы совсем тяжелые от нее.

      – Все это, наверное, глупо… Мне уходить? – с отчаянием пробормотал он.

      «Я просто должен взять ее на руки, – подумал он. – Я должен взять ее на руки – и все. Но я никогда не решусь сделать это, если она сама не поможет мне решиться. Я повернусь и уйду, и останусь один, и буду