д венца, как не знающий удержу джигит, не сбегал с ними за тридевять земель и уж точно никогда не обольщался мыслью, что можно вот так безоглядно начать жить для себя. Каждый шаг в этой романтической «истории с похищением» был непозволительным ребячеством, которое он не мог оправдать ни двадцать, ни даже сорок лет назад. Что, черт возьми, такое эта переоцененная любовь, которая блокирует трезвый ум и потворствует плоти в совершении безумств?
Рука непроизвольно потянулась к карману, где много часов без дела лежал выключенный телефон. Ясно, что добровольная информационная блокада не решала никаких проблем. Бегство из реальности в придуманный Соней мир очень скоро станет достоянием если не общественности, то уж семьи наверняка.
В неверном свете луны между фруктовыми деревьями замаячили знакомые очертания белой виллы, и Соня вздрогнула в беспокойном сне и уронила голову Илье на плечо.
Много лет назад на этой вилле он почти потерял ее. Злился, сходил с ума, пока не убедился, что ничего так не желает, как обладать этой женщиной. И тогда приложил все силы, чтобы заполучить ее обратно. Но теперь он не был до конца уверен, что пришло время выйти в отставку и удалиться от дел в угоду ее капризу. Чем он будет занимать себя день за днем без привычной гонки в переговорах, телефонных звонках, совещаниях? Стареть за стаканом виски с газетой и котом на коленях? Следить за набегающими на берег волнами из кресла-качалки? Строчить бессмысленные мемуары и душными ночами запускать заново сердце, растворяясь в ее объятиях?
Машина с мягким шуршанием подкатила к лестнице и замерла. Илья вдохнул запах духов, исходящий от Сониных волос, и позвал ее по имени. Соня подняла отрешенное лицо и улыбнулась, встретившись с ним глазами. Ее умение просыпаться с улыбкой наполняло каждое его утро теплом и надеждой.
Горничная-итальянка, за годы работы на вилле так и не освоившая ни слова по-русски и коверкающая десяток английских фраз, подала ужин в столовую. Илья скользил рассеянным взглядом по углам зала и без аппетита жевал кусок чуть теплого рулета из баранины.
– Илюша, ты ведь не жалеешь о том, что случилось? – Соня словно проникала в самую суть его сомнений. – Ты уверен в нашем будущем? – уточнила она дрогнувшим голосом, обеспокоенная повисшей тишиной.
Придумывать отговорки у него не было сил. Как не хотелось и вступать в обсуждение, которое могло закончиться штатными слезами или скандалом.
– Я не знаю, чем все закончится. – Он нахмурился неутешительным мыслям. – И не вижу впереди…
– Я понимаю, как тебе трудно. – Повзрослевшая Соня не стала придираться к словам, искать в них тайный смысл, и он взглянул на нее с настороженной благодарностью. – Ты привык планировать жизнь по минутам, но если вдруг у нас не получится… Если ты не сможешь жить, как хотелось бы мне… Это ведь мои мечты, а не твои.
– Очень много слов, – проворчал он, недоумевая.
– Я не стану удерживать тебя.
– Я не понимаю, Софья. От чего удерживать?
– Мы переедем в Европу, в любой город, который ты выберешь, – зачастила она срывающимся голосом. – Ты вернешься в бизнес, а я просто буду рядом. Я только одного прошу – быть рядом. Но если ты решишь, что все было ошибкой…
Он отодвинулся от стола, и она бросилась к нему на колени, как обиженный ребенок, обвила руками, уткнулась носом в шею. Илья с нежностью погрузил пальцы в ее непослушные волосы.
– Я не отпущу тебя и никому не отдам, – строго заключил он и наклонил ее голову к своему плечу.
Соня крепче прижалась к нему, и по прерывистому дыханию Илья догадался, что она собралась расплакаться в сотый раз за день.
– И я не совершаю ошибок! – Он усмехнулся, стараясь подбодрить потерявшуюся в сомнениях женщину, разжал обнимающие руки и промокнул салфеткой первую слезинку, скатившуюся по ее щеке. – Пойдем наверх, сегодня был трудный день.
– Трудный, – всхлипнув, подтвердила его девочка, и грустно улыбнулась. – Но когда с тобой было легко?
Утро «в южной эмиграции», как определил их новую жизнь Илья, должно было стать невесомым и беспечным, как морской бриз, – и почему-то не стало. Он с трудом всплыл на поверхность из тревожного сна и поморщился от щемящей боли в груди, поискал удобное положение на подушке и прислушался к раскачавшемуся, как маятник, сердцу. Таблетки были на тумбочке, только протяни руку. Но Соня уютно прижалась к нему и изредка постанывала во сне. За окном в облаках солнце играло в прятки, и мягкие тени поглаживали ее висок.
Он знал, что таким теперь будет каждое пробуждение – с ней вдвоем, вдали от суеты. Он сможет смотреть на ее умиротворенное лицо, заниматься с ней любовью в их спальне на далеком острове, и так пройдут годы и годы, пока смерть не разлучит их. Мысли о смерти, тем более неуместные сейчас, когда жизнь только началась, не позволили ему пойти дальше в привычных фантазиях. Вместо прикорнувшей к нему взрослой женщины он видел девичий профиль, который сводил его с ума от нежности, когда ей было шестнадцать.
В его фантазиях