любимую комедию. Иногда он читал целые страницы наизусть, по ходу действия перевоплощаясь то в загадочного и властного царя фей и эльфов Оберона, то в высокомерного герцога Тезея, то в беспорядочно влюбленных Деметрия и Лизандра, то в дурашливых ремесленников, выдумавших заняться самодеятельностью.
Женские роли Эдуарду Андреевичу тоже удавались. Когда созданные его актерским мастерством Гермия и Елена спорили между собой разными голосами, казалось, что у Журавского случилось раздвоение личности. Народ хохотал до слез.
Закрыв последнюю страницу книги, преподаватель понял, что затея удалась. Не потому, что его слушали, открыв рты, и не потому, что в конце моноспектакля он сорвал аплодисменты, а потому, что, когда прозвучал звонок с последнего урока, никто из ребят не двинулся с места и не напомнил, что занятия закончены, и пора бы по домам.
Журавский раскланялся и, выдержав театральную паузу, будничным тоном спросил:
– Роли распределять будем сейчас или завтра?
– Я буду герцогом Тезеем! – без промедления выкрикнул Артем Золотов. – Самая клёвая роль: ты – глава государства, а слов – кот наплакал, учить не надо!
Эдуард Андреевич усмехнулся, все шло по заранее продуманному сценарию:
– А невеста Тезея, Ипполита, разумеется – Снежана?
Белянская вдруг фыркнула:
– Вот еще! У Ипполиты две сцены за весь спектакль! Да ее любая сыграть может… даже Галя! – Снежана кокетливо расправила складки на новой юбке, она с третьего класса мечтала о карьере актрисы. – Я выбрала для себя роль Елены, вот она – главная. А Артем может сыграть моего жениха, Деметрия.
– Не-а, не пойдет! – встал на дыбы Золотов. – Там текста прорва, всю память сломаешь, пока выучишь! Я буду Тезеем.
Возмущенная его поведением Снежана даже побледнела:
– Ну, и иди ты! Кто хочет быть Деметрием? – бросила она клич, ничуть не сомневаясь в огромном количестве претендентов. Но, то ли претенденты застеснялись, то ли побаивались гнева Золотова, который запросто мог передумать – в общем, претендентов не оказалось. Белянская поджала губы и ткнула пальцем на всегда послушного ей Карнаухова. – Степа, ты – Деметрий.
– Я? – оторопел Карнаухов от нового назначения.
Снежана окинула его придирчивым взглядом. Конечно, Степка – это не Золотов, но за последний год он пережил все ступени подростковой эволюции: голос сломался и огрубел, оттопыренные уши спрятались под длинноволосой стрижкой, рост… хм, ростом он теперь, пожалуй, даже выше Золотова.
– Ну-ка, скажи нам что-нибудь из текста, – тоном режиссера потребовала Белянская.
– Елена! О, Богиня, свет, блаженство! С чем глаз твоих сравню я совершенство?6 – пробормотал Карнаухов, так и не разобравшись, радоваться ему роли или огорчаться.
– М-да! – оценивающе произнесла Снежана. – Но, ничего, порепетируем!
– Я рад, что все устроилось, – хохотнул Журавский, получив свою долю представления. –