мощную красоту….
А теперь вот – беда.
Горе.
Невыносимая боль.
Пустота, одиночество.
Да что же это такое, в самом-то деле!
Всего-то пожилой мужчина в ярко-алой тоге зашел к юноше. Полностью загородил его своей массивной фигурой, искусно задрапированной.
Похоже, проходит вечность. Или, если разобраться, мгновение – лишь полшага делает идущая рядом Петра. Но как же невыносимо это застывшее клейкое время!
Наконец-то, вот снова он – оказывается, обряжался. Уже в белоснежнейшей тунике, подпоясанной золотой нитью, – еще красивее стал, хотя, казалось бы, прекраснее быть невозможно.
Бога выводят из клетки.
Но зачем… Да, точно, зачем скованы позвякивающей тяжелой цепью его ноги? Мальчик едва может идти. Да еще и этот кретин в алой тоге, урод! Как грубо он подталкивает чудесного юношу в сторону арены…
– Похоже, это первая жертва.
– Жертва? – Теренция изумленно посмотрела на идущего рядом мужчину, словно бы увидела любителя терм впервые. – Какая жертва?
– Я ведь говорил: сначала будут травить львами рабов, потом преступников, и лишь затем – сражения гладиаторов. Впрочем, зачем вам забивать этими деталями свою хорошенькую головку? Когда представление начнется – тогда все и увидите своими собственными глазами.
Какие рабы? Какие львы? Травля какая-то… Нет, он что-то путает, этот человек с до сих пор чуть румяным после парной лицом.
«Наверное, юноша – из числа устроителей игр, – уже разместившись на трибуне, убеждала себя девушка. Память напоминала ей то про клетку, то про спутанные ноги молодого человека, а она упрямо крутила головой, отмахиваясь от страшных мыслей, как от назойливых пчел. – Никакой он не раб, не гладиатор. Его облачили в белую праздничную тунику, значит, он просто занят в представлении. Может, выпускает из клетки свирепых животных. Или что-то объявляет…»
– Такой красивый, такой молодой. Ужасно, – прошептала Петра побелевшими губами.
Как сквозь туман смотрела Теренция на арену.
Юноша, прекрасный, безоружный, беспомощно стоял в центре, оглядывался по сторонам. Казалось, выпущенному откуда-то сбоку льву, с гладким туловищем и лохматой желтой гривой, он абсолютно безразличен. Скорее животное скалило огромные белые клыки на зрителей. Но лев казался не очень злым – хвост его с округлой кисточкой волочился по пыли, движения были мягкими, полурасслабленными.
Чем больше Теренция смотрела на беззащитного мальчика, тем отчетливее понимала все его невыносимо мучительные чувства. Страх – как кусок обжигающего льда, засунутый в грудь. Во рту бедняги запеклась пустыня, соленая, ссохшаяся. Дрожь бьет все тело, но сильнее всего трясет щиколотки, отчего ступни не чувствуют ни колких песчинок, ни камешков, рассыпанных на арене.
Лихорадочный стук сердца, жизнь или смерть – все будет у них теперь пополам, и этого можно бояться. Злой ли это рок или настоящее