он ее действительно зацепил. Было так хорошо, удивительно и волшебно. Вроде влюблялась… Лишь до определенной границы в их отношениях. Когда каждый из них словно находился в своей, строго очерченной системе координат, когда он не посягал на ее пространство, внутреннюю свободу и не говорил ужасного слова «мы».
Она боялась стать рабой. «Тоже мне “Раба любви” нашлась», – думала она порой, усмехнувшись невесело. Рабой повседневной рутины, вязкой бытовухи. И еще она сама панически боялась произносить это слово – «мы». Ее всегда пугало растворение, потеря собственного «я». Да и просто потеря своего пространства, священной родной территории, на которую вторгался чужак и топал по ней без разбору, оставляя грязные отметины. Может, перед глазами был пример родителей? Мама отдала отцу всю себя, без остатка, а он оставил ее и пошагал дальше по собственной дороге. Может… Но мужчины все же отличались от мороженых карпов, и когда-нибудь наступала та самая минута. Когда они нарушали эти долбаные границы системы или произносили что-то в душевном порыве. Тогда ее словно отбрасывало от него на миллионы космических лет и она убегала. Обычно не оглядываясь на покинутого. В ее организме, памяти стирался файл, связанный с проявившим себя мужчиной.
Когда это начало происходить? Наверное, в школе. Ей нравился один мальчишка из их класса – Димка Самсонов. Он выглядел взрослее других, к ботаникам явно не относился. На катке, где они с Васькой проводили каждый зимний вечер, Самсонов носился с клюшкой быстрее и увереннее всех остальных, точно забивая в ворота черный кругляшок шайбы. Это зрелище доставляло Вале эстетическое и, теперь уже можно твердо сказать, эротическое наслаждение. Был, правда, один опасный момент для Валиной жизни, когда она наконец-то под конец зимы научилась делать «пистолетик». Он долго ей не давался, но когда все получилось, она бороздила огромный каток на одной худосочной ноге, гордо выставив вперед вторую. Лед залили накануне, и он был гладким как стекло, на котором можно было выписывать смелые кренделя. Внезапно ее смели, врезались коньками в ладони и хорошенько треснули по спине клюшкой. Сначала она ничего не поняла, попыталась сама встать, отряхнуться с улыбочкой и покатить исполнять «пистолетик» дальше. Но, увидев расширенные глаза сестры, ей вдруг стало ужасно больно, захотелось всплакнуть, да и народ вокруг испугался не на шутку, потому что ладонь была рассечена, и зеркальный лед, окропленный алой кровью, смотрелся достаточно эффектно. Зашивать Валя отказалась наотрез, поэтому рана долго не заживала. Остался маленький розовый шрамик.
Самсонов подарил ей золотистую коробку конфет «Осенний вальс», маленький веник мимоз на Восьмое Марта, и дальше этого дело не заходило. Их выпускной был похож на скучное родительское собрание, на котором все зевали, и когда Валя потом слышала от кого-то, что у них якобы выпускной прошел по всем статьям ударно, со страстными поцелуями и тисканьями во всех углах подряд, она говорила, что все это сказки. Школу закончили, началась новая насыщенная