потаскун? Вполне здоровая реакция, между прочим, юношеского организма на присутствие очаровательной девушки, – Виктор, чем дальше, тем больше обалдевал от того, что способен говорить с Галей в привычной ему насмешливой манере, которую давно уже выработал для общения с другими девчонками и которую озверело ненавидел, потому что не мог не презирать девчонок, позволявших разговаривать с ними в подобном тоне.
– Та-а-ак… Еще слово на эту тему, и мы услышим звук пощечин!
Виктор поднял руки:
– Сдаюсь, верю, молчу! – снял с гвоздя гитару, провел по струнам, проверяя настройку, и с чувством пропел:
Я играла в мяч ручной
За спортивные награды,
И была я центровой,
И ударчик был что надо!
Я авосечку свою
Из руки переложила,
Кавалеру моему
Меж букашек засветила![1]
– Надо же, он еще и поет! – удивилась Галя.
– Ага, – скромно сказал Виктор, – пою я классно. А знала бы ты, как я танцую. Ой! Это нечаянно вырвалось, прошу прощения, больше не буду! – он испуганно закрыл обе щеки ладонями.
Галя рассмеялась.
– Ладно, – сказала, убирая поднос в сторону, – хватит пустяками заниматься. Поговорим о деле. Платье я для сценки придумаю, а вот твой наряд нужно обговорить.
– А чё там оговаривать? Сделаю цилиндр из бумаги…
– Цилиндра мало, – она скептически осмотрела его. – Свидригайлов погрузнее тебя будет. Ему ведь около пятидесяти? Оденешь под белую рубашку толстый свитер. Поверх рубашки какой-нибудь жилет, вместо галстука – черный бант из узкой ленты. Морщины я тебе подрисую, бакенбарды и усики тушью подведу. Здорово бы лысину сделать…
– То-то народ, меня с лысиной увидев, обхохочется.
– Слабо шевелюрой пожертвовать?
– Мне за ради искусства шевелюры не жалко! А знаешь, чего она мне стоила?
Галя оживилась.
– Ну-ка, ну-ка! Это не та история со справкой?
– Выходит, я уже знаменит?
– Рассказывай! Я хочу иметь информацию из первоисточника, а то говорят всякое!
– Только держи себя в руках. Есть один нюанс… Это я насчет пощечин.
– Да ладно!
– Короче, дело было так. Нарвался я однажды в коридоре на Великую Екатерину, – Виктор перевел дыхание, собираясь с духом в прямом и переносном смысле, и его вдруг не просто понесло, а так понесло, как никогда прежде: реальный эпизод из биографии зазвучал у него как отрывок из авантюрного романа:
– Горыныч-обэженщик накануне Екатерине наябедничал, что его увещеваниям по поводу приведения юношеских голов в порядок накануне допризывной комиссии я, единственный из класса, не только не внял, а вообще имел наглость вслух над его пламенной речью пострематься. Мол, с головой у меня порядок полный, и на окружающую действительность я, в отличие от некоторых, привыкших строем ходить, реагирую вполне адекватно. Ну а Екатерина Великая из учительской солидарности решила надавить на меня своим мощным авторитетом. Подманила она как-то