береги свои локоны! Лысый Свидригайлов – пожалуй, действительно перебор.
Галя поднялась с дивана, укатила из комнаты столик, вернулась, взяла с полки книжку.
– Нуте-с, молодой человек, приступим. Текст придется сокращать. Лучше, я думаю, начать отсюда… Дуня входит первой. Ее реплика: – «Хоть я и знаю, что вы человек… без чести, но я вас нисколько не боюсь. Идите вперед…» – она перевернула несколько страниц. – Ага, вот твои слова, читай!
Показывая, откуда читать, Галя наклонила голову так, что Виктор легко мог коснуться губами ее волос и шеи. Страшась напугать ее неловким движением, он прочитал:
– «Если бы вы не верили, то могло ли сбыться, чтобы вы рискнули прийти одна ко мне? Зачем же вы пришли? Из одного любопытства?»
Галя подхватила:
– «Не мучьте меня, говорите, говорите…» Здесь не совсем понятно… Ага, нужно добавить: «Вот ваше письмо… Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом. У вас не может быть никаких доказательств. Вы обещались доказать: говорите же! Но знайте заранее, что я вам не верю! Не верю!..»
Вернувшись домой, он снова ни секунды не мог оставаться неподвижным, суетился, бегал по квартире, отчего родные смотрели на него с удивлением, а ехидный братец Сашка выразительно крутил указательным пальцем у виска. Чтобы не шокировать домочадцев, Виктор заперся в ванной, потом ушел в их с братцем общую комнату, выгнав сожителя смотреть сериал по телевизору, и завалился на кровать. Блаженно улыбаясь, долго восстанавливал в памяти подробности случившегося, иногда морщился от стыда, понимая, каким он был жалким, нескладным; воображал, как можно было показаться Гале более умным, ненавязчиво ввернуть комплимент, спровоцировать на более откровенный и нужный ему разговор…
Проснулся Виктор среди ночи, оттого что плакал во сне.
Наяву он не плакал давно. Разучился после позапрошлогоднего случая, когда его в очередной раз (и, как оказалось, в последний) попыталась накрыть компания Гарела.
Драться до тринадцати лет он не умел, и его не били только ленивые. Внешность располагала – до седьмого класса Виктор был упитанным наивным ботаником с мечтательным кротким взором, предпочитавшим любую проблему разрешать словами. Это его и подводило: речевая ущербность оппонентов заставляла их очень скоро переходить на более понятный им язык жестов, а первый удар Виктор обязательно пропускал, ожидая более интеллектуальных доводов. Гарел в этом смысле от прочей гопоты ничем не отличался – разве что повышенным в среде ему подобных гуманоидов авторитетом: из своих семнадцати лет он два года отмотал на зоне для малолеток.
Испытанное тогда чувство жгучего стыда и унижения Виктор никогда не забудет, как бы ни старался забыть. Не забудет, как стоял в закутке между штабелями порожней тары за овощным павильоном – жалкий, всхлипывающий, недоумевающий: «За что?!» Как Гареловские шестерки, хекая от удовольствия, поочередно били его по лицу – не в полную