Человек считает, что огромные усилия, приложенные им в течение жизни для улучшения качества этой самой жизни, отнюдь не соответствуют наблюдаемому результату.
– Ты не волнуйся! – с ехидной улыбкой просвещал его этот дружок. – Такой кризис наступает практически у всех. Все мучаются, все страдают, а потом привыкают – многие. И только некоторые берут себя в руки и что-то в своей жизни меняют.
Что-то поменять хотелось очень, однако всепоглощающая лень, неизвестно откуда выползающая по окончании рабочего дня, не позволяла предпринять ничего, кроме приготовления ужина, помощи ребёнку по урокам и тупого времяпрепровождения в социальных сетях. Эта самая лень сковывала по рукам и ногам не хуже наручников и ремней. Генри, по своему собственному самокритичному мнению, относился к тому невесёлому большинству серых и унылых инфантильных дядечек около сорока лет и больше, которым суждено просто смириться со своей участью и привыкнуть к перманентно-тухлому существованию. Не так давно в одной из популярных юмористических телешоу Генри услышал и взял на вооружение довольно пошлый, но видимо модный нынче термин «унылое дерьмо» по отношению к неинтересным и бесперспективным людям и со свойственной самокритичностью признался сам себе, что вполне соответствует этому определению.
Тем не менее, в своем нынешнем, прямо скажем нездоровом, душевном состоянии Генри откопал и один неслабый плюс, по крайней мере, нечто, ему самому казавшееся плюсом. Недаром говорят знающие люди, что нынче нет психически здоровых людей, есть только недообследованные – своим открытием Генри предусмотрительно не спешил делиться ни с кем. На днях, предаваясь очередному приступу депрессии, холя его и лелея, обреченно задыхаясь от осознавания бессмысленности, бренности и абсурдности бытия, он с удивлением обнаружил, что при мысли о неотвратимости смерти и о конечности земного существования, в душе его разливается приятная волна тепла, напряжение отпускает, сердце успокаивается, пальцы рук больше не сжимают неосознанно подлокотники кресла и не отбивают дробь по столешнице. И тепло это было чем-то действительно подлинным, реальным на уровне кинестетики, чувство это не содержало никакой рисовки и фальши. Генри осознал вдруг, что совершенно не боится своей смерти, наоборот, думает о ней как об избавлении и неотвратимости покоя. Как говорится, восход, закат и дембель неизбежны. Эта мысль согревала душу, хотя и чувствовалось в ней что-то кощунственное и не совсем честное. Тут же вспомнилось банальное «я не боюсь смерти, потому что никогда с ней не встречусь: я есть – смерти нет, смерть пришла – меня уже нет» и пелевинские попытки разъяснить суть дзен-буддизма широкому кругу читателей.
С другой стороны это странное заигрывание с костлявой старухой, это смирение с неизбежностью, безусловно, являлось уникальным ресурсным состоянием психики. Ты, как японский