окружающей среды, дожидаясь своей очереди.
Во всём огромном отеле теперь не было ни одного чужого человека – ни живого, ни мёртвого. Зато, до того как зарядил этот не по-весеннему бесконечный дождь, можно было послушать щебет и трескотню сотен птиц, облюбовавших полуголые кроны деревьев вокруг отеля. Птицам теперь некого опасаться и они заметно осмелели в последнее время.
Сменивший на краткий миг направление ветер принёс терпкий горьковатый запах дыма. На пустыре за отелем догорали погребальные костры, и более романтичная натура могла бы вообразить, что их дым уносил с собой последние воспоминания о погибшем человечестве. А для него это была не более чем окончательная зачистка своей территории. Даже не зачистка, а всего-навсего уборка.
Запах дыма прогнал мечтательный настрой, и мужчина, так и не присев, направился в свои покои готовиться к завтрашней охоте. И он, и его отец, и его сын предвкушали намеченное на завтрашний день развлечение, в особенности последующий после охоты пир.
Сегодня Генри опять проснулся затемно, так рано, что, казалось, ещё черти по углам сидят, и лежал, тупо уставившись на жёлтые зайчики на потолке. Вдруг вспомнились знакомые с детства строки:
В сон мне – жёлтые огни,
И хриплю во сне я…
Повремени! Повремени! —
Утро мудренее!..1
Если вчерашнее раннее пробуждение ещё можно было как-то оправдать необходимостью идти на работу, то сегодня причины изображать из себя жаворонка следовало бы ещё поискать. И опять предательски засосало под ложечкой. Память-злодейка не даёт покоя дурной головушке, извлекая на поверхность все нерешённые проблемы. Как научиться не перемалывать уже сто раз перемолотое и перетёртое? Если проблема не имеет решения, стоит ли ежедневно тратить на неё свои драгоценные жизненные силы? Умом-то всю эту нехитрую мудрость Генри понимал, но воплотить своё понимание в реальность не умел. Как бы пригодилось сейчас умение медитировать, погружаться в трансовое состояние, слушать свои мысли как бы со стороны, постепенно прогоняя их прочь. Казалось бы, всего-то: сесть поудобнее, закрыть глаза, представить, что погружаешься в тепло океана безмыслия и спокойствия, а затем увидеть, что этого океана нет, вокруг одна только пустота, и этого «вокруг» тоже не существует, и тебя самого нет, и пустоты нет, а есть только вечность, и эта вечность ты. Однако овладеть этим искусством было недосуг, Генри до сего момента успел собрать одни только отрывочные сведения, надергав их из разных книг и бесед с якобы знающими людьми. Да и все практические попытки заняться медитацией вызвали у него в лучшем случае лишь разочарованную улыбку. А в худшем… Но не будем о грустном.
Сейчас же вместо океана спокойствия имелось только ощущение пустоты под сердцем, и в какой-то момент оно стало физически невыносимым. Генри встал с кровати