повара в надежде, что царский любимец дорого за сию шутку заплатит. Хорошая была у меня бабушка, сказок много знала…
– Только ты мало о ней рассказывал, а няню, Арину Родионовну воспел…
– Про няню я тебе потом расскажу, – прервал ее Пушкин, – а сейчас, позволь, закончу о своей бабушке. Говорят, до шести лет был я ребенок толстый и неповоротливый. Маменька моя, «прекрасная креолка», как ее называли в свете, была весьма этим озабочена. А своей тогдашней молчаливостью я ее вообще приводил в отчаяние. Она почти насильно водила меня гулять и заставляла бегать, чего я ужасно не любил… Поэтому охотнее оставался с бабушкой, залезая в ее корзину и наблюдая, как она занимается рукоделием…
Ольга Сергеевна Павлищева, будучи на год старше Александра, добавляет к этим воспоминаниям брата: «Однажды, гуляя с матерью, он отстал и уселся посреди улицы; заметив, что одна дама смотрит на него в окошко и смеется, он привстал, говоря: «Ну, нечего скалить зубы»».
Весь путь от Москвы до Петербурга они провели в карете наедине, никого не пуская в свой счастливый мир. Пушкин искренне радовался: так хотелось скорее сбежать из Москвы, от утомительной, слава богу! пережитой свадебной суеты, от занудной и жадной до денег тещи, светских пустых вечеринок, разве что интриг полных… Остаться вдвоем в целом мире.
Еще будучи там, в старой столице, 26 марта Александр отписал своему другу Петру Александровичу Плетневу:
В Москве оставаться я никак не намерен, причины тому тебе известны – и каждый день новые прибывают. После Святой отправлюсь в Петербург…
Святая пасхальная неделя в 1831 году приходилась на 19–25 апреля, с переездом Пушкины несколько задержались, отправившись из Москвы только в середине мая…
…Знаешь ли что? мне мочи нет хотелось бы к вам не доехать, а остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная! Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний…
У Пушкина – ничего просто так. Подчеркнул слово «осень». Отмечал важность и ценность своего любимого для творчества времени года.
… А дома, вероятно, ныне там не дороги: гусаров нет, Двора нет – квартер пустых много. С тобою, душа моя, виделись бы всякую неделю, с Жуковским также – Петербург под боком, – жизнь дешевая, экипажа не нужно. Чего, кажется, лучше? Подумай об этом на досуге, да и перешли мне свое решение.
Так что Александр ощущал себя вполне счастливым, ведь осуществилось то, о чем мечтал. Еще 24 февраля 1831 года он писал Петру Плетневу:
Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился.
Воображение рисовало ему романтическую встречу с юностью, с Лицеем, друзьями. Хотя, увы, не будет уже среди них Антона Дельвига… Александр нахмурился: то ли не выдержал барон политического давления жандармов, то ли слаб оказался здоровьем и быстро угас… Скорее, и то, и другое…
Известие о смерти друга пришло за месяц до свадьбы Александра.
Вот