в два часа разрешала себе пойти за почтой.
Заветного письма в почте не было, и тут же наигранно – оптимистичный настрой покидал ее, настроение резко портилось, хотелось, чтобы день поскорее закончился, так, чтобы завтра с утра опять ждать почту. Это было похоже на психоз, когда весь смысл дня замыкался на ожидании почтальона. При этом нельзя было показывать свои настроения никому, тем более, Андрею, – Анна была уверена, что он переживает свой почтовый психоз.
Хорошо еще, что в начале февраля опять установилась солнечная погода, и Андрею перепала небольшая работа на стройке. Он уезжал рано утром и возвращался затемно, усталый, честно отработав свои шесть долларов в час. Если бы ему год назад сказали, что он будет рад весь день рыть траншею за минимальную зарплату, то он бы первый посмеялся милой шутке. Но жизнь (в насмешку? в наказание?) мало считается с нашим эго и корректирует планы на свой манер, – порой так и тянет возмутиться и спросить недоуменно «за что?».
Для Анны февраль принес новые сюрпризы. Ники вдруг резко поплошало.
До этого, совсем недавно, складывалось впечатление, что он выкарабкивается из болезни, по крайней мере, опухоль на спине действительно стала размягчаться. Ники теперь с нетерпением каждое утро ждал Анну – наверное, с таким же нетерпением, как она ждала почтальона, – но Анна, в отличие от почтальона, несла ему радостную весть. Он смешно делал вид, что даже не думает о злополучном наросте, и только выдержав обычный утренний обмен приветствиями, быстренько съев завтрак, вдруг как бы вспоминал о шишке и небрежно произносил, придав голосу насмешливую интонацию: – Ну, как там поживает моя «подруга» на спине?
И начиналась торжественная проверка опухоли: Ники поворачивался спиной и высоко задирал несвежую майку, Анна, стараясь не вдыхать парной запах немытого тела, надевала резиновые перчатки и обстоятельно щупала «подругу» со всех сторон. Иногда, чтобы сделать больному приятное, она опережала его и сама предлагала осмотреть шишку. И тут же видела в ответ благодарный взгляд старика.
Довольно долго, где-то месяца полтора она не видела в опухоли никакой разницы: та же шишка – твердая, крепкая, большая и неестественно неприятная. Чтобы не расстраивать больного, Анна всякий раз старалась говорить что-нибудь утешительно – обнадеживающее: «кажется, немножко помягче», «похоже, слегка уменьшилась» и все в таком же духе, шаблонное и заметно фальшивое. Но Ники фальшь не замечал, скорее, был даже рад, что Анна, в отличие от докторов, говорит обтекаемо и оптимистично. Со временем Анна уже не старалась находить новые слова, а говорила каждый день заученными фразами, приправив их заботливым тоном.
Но однажды ей показалось, что, действительно, до мелочей знакомый нарост вдруг как бы потерял упругость, она даже совсем искренне воскликнула: – Погоди, погоди, мне кажется, что она стала мягче.
И, хотя она говорила ту же фразу