остановилась у входа в большой дом, украшенный портиком и колоннами в стиле русской усадьбы.
Еще два года назад на этом месте стоял просторный, но сильно изветшалый дом. Александре стоило большого труда уговорить деда снести его и построить новый. Он согласился только, когда она предложила идею воссоздать их родовую усадьбу в уменьшенном варианте, благо сохранились не только картины и фотографии, но даже план основного здания. В московскую квартиру дед переезжать отказался, и на время строительства снял коттедж на соседней улице. Бывший институтский товарищ Александры, давно променявший живопись на архитектуру, с энтузиазмом взялся за дело, и ровно через полгода было отпраздновано новоселье. В новую мастерскую дед зашел лишь в первый день и с тех пор не переступал ее порога. Бóльшую часть времени он проводил в кабинете, который был точно таким, как и в старом доме, а гостей принимал в примыкающей к нему уютной гостиной.
По лестнице, слегка прихрамывая, спустился помощник деда Александры, высокий мужчина лет тридцати. Три года назад он получил тяжелое ранение, после которого врачи приговорили его до конца жизни к передвижению только на костылях. Видели бы они его сейчас.
– С приездом, – приветствовал он Александру широкой улыбкой, открыв дверь машины.
– Спасибо, Никита, – сказала она. – Мы со свитой.
– Я знаю. Сейчас разберемся.
– Между прочим, я тоже приехала. Не заметил? – с шутливой обидой обратилась к нему Поленька, с трудом выбираясь из машины с противоположной стороны. – Тесновата для меня эта коробочка.
– Поленька, разве вас можно не заметить? – сказал Никита, подходя и целуя ей руку.
– Прощаю, – улыбнулась она и повернулась к молодым спутникам, достававшим сумки из багажника. – Ребятушки, за мной!
Александра, тем временем, вошла в дом, сбросила куртку и переобулась в домашнюю обувь – связанные Поленькой шерстяные гольфы с войлочной подошвой. Бесшумно ступая, она пересекла анфиладу из трех комнат и нашла деда за шахматным столиком, на перламутровой инкрустации которого, играли отблески огня большого камина. Напротив него сидел старинный приятель и сосед Иван Сокольский – известный театральный режиссер. Шахматисты выглядели ровесниками, хотя их разделяли двенадцать лет. Сокольский был высок ростом, дороден и еще достаточно красив, если не брать в расчет появившиеся в последнее время тяжелые мешки под глазами. Лысину, обрамленную венчиком редких подкрашенных хной волос, он в любое время года прятал под неизменным черным беретом. В московских театральных кругах Сокольский с молодых лет имел репутацию сердцееда, хотя всю жизнь был предан одной женщине, безвременно ушедшей два года назад. С тех пор у него начались проблемы с сердцем, из-за которых он уже два раза оказывался на больничной койке.
Петр Николаевич Кольцов, в отличие от него, выглядел значительно моложе своих преклонных лет. Его лицо с тонкими чертами было практически свободно от глубоких морщин – их можно было заметить только