где оно всплыло, с авиабилетами случился длительный коллапс и я, скрипя зубами, пошёл на поклон к железной дороге. Утешало меня только то, что удалось взять билет в спальный вагон. «Один попутчик, вместо троих – это, можно сказать, удача, – с невесёлым энтузиазмом думал я, – главное, чтобы алкоголик не попался». Но мои опасения оказались напрасными. Когда я вошёл в купе, навстречу мне поднялся невысокий, худощавый мужчина с небольшой аккуратной бородкой и, с редким в наше время достоинством, произнёс: – «Добрый день!» Он был уже немолод и, на первый взгляд, казался довольно простым человеком. Но встретив твёрдую властность его взгляда и заметив у него на запястье золотой «брегет», я понял, что передо мной один из сильных мира сего, а кажущаяся простота, скорее всего, следствие врождённого аристократизма. С такими людьми я привык вести себя осторожно, поэтому кое-как раскланявшись и уложив свой скудный багаж, я занялся просмотром какой-то жёлтой газетёнки, купленной впопыхах на вокзале. Мой попутчик просто молча смотрел в окно, за которым, на перроне, в морозном пару, бестолково сновали вечно спешащие пассажиры. Скоро поезд тронулся и мы, также молча, проехали, наверное, около часа. Не выношу болтунов, поэтому такая поездка нравилась мне всё больше и больше. Тут я сам, как мне тогда показалось, всё испортил. Прочитав заметку об очередном зарвавшемся хапуге, я в сердцах произнёс:
– Подонок, стрелять таких надо!
– Вы действительно так думаете? – неожиданно услышал я рядом с собой мягкий голос моего соседа и оторвался от газеты. Он смотрел на меня с интересом и слегка с сожалением.
– Да, а что? – ответил я с некоторым даже вызовом, так как во-первых растерялся, а во-вторых, скорее всего, так не думал.
– А ведь у этого подонка, так же, как у вас, наверняка есть родители, которые любят его, несмотря на то, что он подонок, – пропустив мимо ушей мой апломб, заметил он.
– И на этом основании вы предлагаете его помиловать? – немного озадаченный такой постановкой вопроса, поинтересовался я.
– Миловать и карать – дело Божье и государево, а милосердие – дело вашего сердца, – устало заметил мужчина с бородкой и снова отвернулся к окну.
В купе снова стало тихо. Мне, честно говоря, было неловко за свои неуместные эмоции и, чтобы как-то сгладить эту неловкость, я миролюбиво проговорил:
– Простите, должно быть, ваш жизненный опыт даёт вам право так думать, я же ещё слишком молод для такого либерализма.
– Да, да, жизненный опыт.., – рассеянно ответил он и опять замолчал.
– … Год назад я похоронил свою единственную дочь, – услышал я его голос где-то через пол-часа и даже вздрогнул от неожиданности. Мне казалось, что мой попутчик дремлет, убаюканный дорогой и сумерками догорающего дня. Но он сидел напротив, расправив плечи, и смотрел на меня прямо и открыто.
– Она умерла от наркотиков. … Это то, что касается жизненного опыта. Что же касается милосердия… Последние два года своей жизни наша