бабушке с дедушкой. Мне там нравилось, особенно летом: можно бегать туда-сюда, кататься на велосипеде, ходить на речку, играть с ребятами. Один был минус: телевизор показывал всего три канала, на которых мультики были редкостью. Поэтому вместо них приходилось смотреть с дедом футбол, новости, сериалы и прочую взрослую ерунду, которая, в общем-то, не уступала «Человеку-пауку». Да и помимо телевизионных программ, «Человека-паука» заменяло множество других развлечений, придумывавшихся на ходу. Одним из них был сгоревший дом.
Он стоял напротив нашей избы, и стоял уже очень давно. Сгорел он, когда мне было три, и произошло это при странных обстоятельствах: то ли поджог, то ли несчастный случай – разные по деревне слухи ходили. Но горел он ярко и дымно. Вся округа сбежалась тушить, дед подоспел одним из первых. Я вместе с бабушкой стоял в стороне и не мог оторвать глаз от пламени, пожиравшего соседское жилище. Позже это стало главным сюжетом моих детских рисунков: огонь, дым и бегающие с вёдрами люди.
Шло время. Мне исполнилось шесть, а сгоревший дом всё так же манил меня.
– Ну пошли в сгоревший дом! Ну пошли-и-и! – одолевал я деда с отцом.
И они ходили, хотя для них эти руины не представляли особого интереса. Обыкновенная деревянная изба, обуглившаяся со всех сторон, участок, заросший высоким, в половину человеческого роста бурьяном. Внутри тоже всё обугленное, чёрное и мрачное, за исключением мест, где огонь и дым не тронули извёстку. В комнате, которая раньше была гостиной – остатки вещей бывших хозяев: какие-то тряпочные обрывки, кровать, обломки тумбы. Печь с уже выдранной кем-то дверкой и задвижкой, словом – лишённая всего металлического. Кое-где её уже начали растаскивать на кирпичи. Заколоченные снаружи окна, смотреть через которые на улицу я мог по нескольку минут кряду. На полу валяются окурки, битое стекло и пластиковые бутылки – следы гулянок деревенской молодёжи. Всё это я скрупулёзно исследовал раз за разом, постоянно открывая что-то новое. И даже когда, казалось бы, каждый уголок снаружи и внутри был обшарен любопытным детским глазом, сгоревший дом продолжал манить, задерживая на себе мой взгляд.
Сын
1
Мой папа – наркоман. И инвалид. Вместо ног у него – еле шевелящиеся железки, а вместо правой руки – недоразвитая суррогатная конечность. Недавно мы скопили денег и заменили ему лицо. Теперь он никогда не будет выглядеть как на фотографиях двухлетней давности. Мама со временем свыклась, а потом и мне в голову затолкала одну прописную истину: другое лицо – это не другой человек. Но тайно нам обоим очень хочется, чтобы он стал другим. Чтобы в один день он решил не выпивать очередной стакан своей дряни, поехал бы в соцзащиту, объяснил своё положение и получил бы работу, может быть, даже пенсию по инвалидности, и самое главное – дал бы себя вылечить. Нам хочется вернуть его, но с каждым днём мы всё яснее понимаем, что этому не бывать.
Всё началось задолго до моего и даже до папиного рождения. В 2002-ом году, если я ничего не путаю. Дед тогда пошёл в первый класс и познакомился с высоким, полноватым парнишкой с большими ушами по имени Кирилл Шашкевич. Да. Когда-то самый скандальный персонаж пятидесятых был лопоухим пацанёнком в подшитых брюках «на вырост». Речь Кирилла, рассказывал дедушка, имела одну особенность, которая во времена их молодости считалась поводом для насмешек: он слишком быстро говорил. Точнее пытался быстро говорить, но большой и неповоротливый язык его не слушался, и речь Кирилла становилось трудно разобрать. Но друзья привыкали к его манере говорить и понимали его.
Дед с Кириллом были хорошими друзьями до конца школы и поддерживали добрые отношения после неё. Потом дедушка встретил бабушку, они поженились и через несколько лет у них появился папа, на подростковые годы которого пришлись тяжкие тридцатые. В сороковом папа окончил школу, и перед ним встал закономерный для двадцатилетнего юноши вопрос выбора профессии. У дедушки с бабушкой тогда был свой маленький кинобизнес: дедушка писал сценарии, а бабушка занималась анимацией. Их предприятие было доходным и очень известным в сфере. Папа мог пойти туда, овладев необходимыми знаниями, но, вопреки желаниям и ожиданиям родителей, он с детства тяготел к службе в силовых структурах.
Шашкевич тем временем стал едва ли не самым богатым человеком на планете благодаря нефти – ресурсу, о бесперспективности и архаичности использования которого нам до сих пор отовсюду твердят. Большинство новых месторождений, открытых в двадцатые и тридцатые годы – его заслуга, отрицать которую невозможно, даже принимая во внимание всё тёмное, связанное с его именем. В тридцать пятом ему принадлежала почти вся Восточная и часть Западной Сибири. Национализацию в тридцать шестом Шашкевич предвидел и обратил всё заработанное добычей и переработкой чёрного золота в создание армии. С её помощью он осваивал и удерживал новые территории на неизменно горячем Ближнем Востоке. Работа наёмника там была опасной, но гораздо, гораздо более высокооплачиваемой, нежели работа сотрудника киностудии.
Несмотря на разницу социальных статусов, дедушка и Шашкевич продолжали хорошо общаться. Дед говорил: когда