не сказали. Просто выслушали и всё. Не знаю, может, ещё придут за мной. Протезы зато вот обновили. Тоже, конечно, не как свои, но шевелятся лучше. Пособие кое-какое дали.
Я пребывал в замешательстве. Столько вопросов было, столько мыслей, столько эмоций, аж разрыдаться хотелось, честное слово. А Герман всё говорил, говорил, рассказывал. Говорил, что ещё во времена службы хотел заняться садоводством, да руки не доходили. И ведь не говорил никому! Наверное, думал – засмеют. В какой-то момент я ушёл так глубоко в себя, что перестал слышать его. Потом, наверное, не в самом удачном месте я вставил вопрос, волновавший меня более прочих:
– Как же так? Мы же тебе… мы же тебя все два года вытащить пытались, вразумить там. А ты ни в какую. Что тебя повернуло?
С лица Германа исчезла улыбка. Он о чём-то задумался, и я испугался, что у него снова приступ наркотического транса.
– Да прочитал кое-что. Сейчас скину тебе, – он отряхнул руку о штанину и надел глассы.
– Вот. Это Волька написал. Я когда это прочитал, то два варианта для себя увидел: обколоться до разрыва сердца, чтобы никого больше не мучить, или начать выбираться из болота. Я выбрал первое. И не смог: рука дрогнула. Тогда вариантов не осталось.
Я надел глассы и пробежался по первому абзацу текста. Потом свернул его, оставив для вечернего чтения.
– Надо думать что-то теперь. На пособии зазорно сидеть, единой землёй семью не прокормишь. Придумаю что-нибудь.
– Да брось!
– Что брось?
– А то! И так уже на две жизни наработал, дай себе отдохнуть. Или давай ко мне, будешь…
– Не, не, это не моё, пап. Да и у меня кое-какие соображения есть уже, так что всё нормально. Ладно, пойдём. Волька спускался уже?
– Нет. Надя его позвала, да я вот к тебе ушёл.
– Ну пошли тогда, поздороваешься.
Помню, в детстве мои бабушки с дедушками любили говорить о том, как я вырос за те полторы недели, в которые они меня не видели. И я всегда думал, что с возрастом тоже научусь подмечать такого рода изменения в своих внуках, но как-то не срослось. Валентин, конечно, повеселел и посвежел, но в остальном выглядел ровно так же, как и месяц назад: обыкновенный счастливый пятнадцатилетний юноша.
– Как оно, космонавт? – спросил я, заключая его в объятья.
– Нормально, – ответил он.
Не знаю, поменялось ли что-то в его планах теперь, но с десяти лет Валентин бредит космосом. Пока на уровне ребячества, но всё-таки. Отец его в этом возрасте увлекался музыкой, да вот со временем передумал. Может, и Валентин ещё передумает.
Через пару часов подъехала Марта с мужем, Надины брат с сестрой и их детишки. В половине двенадцатого мы все сидели за столом и разговаривали. На большом экране, недалеко от двери в теплицу, мелькали новогодние поздравления ото всех, кто не поленился их записать и не постеснялся выложить. На двенадцать часов мы поставили Надиных родителей, которые в этот раз не смогли прилететь: работа. Когда они появились на экране, мы открыли шампанское, разлили по бокалам