я заснула, сидя за столом и просматривая газетные вырезки про поэта, которых у Гали набрался целый ворох. Комната была пуста, оба героя испарились по-английски. Супер. Надеюсь, позже Сергей Александрович отблагодарит самоотверженную девушку.
Эх, надо на службу, а то у Бениславской возникнут проблемы. Да и нужно дать ей возможность поймать ту кроху счастья, которое будет у нее этим летом, до знакомства Сергея с Дункан. Недолгое время они будут вместе. Это лето она будет вспоминать в своих дневниках…
Я посмотрела с высоты седьмого этажа на заснеженный город – он показался чужим, непохожим на мою Москву. Хорошо видны стены Кремля, за ними еще нет Дворца Съездов. Надо же, ни одной сталинской высотки не видать, ни одного рекламного плаката. И храм Христа Спасителя еще старый. Зато небо чистое – нет ни флаеров, ни смога. И дороги узкие и без пробок, прямо как в деревне.
Все, возвращаюсь. По-моему, задание выполнено с блеском! Может, премию дадут?
Я шла по морозной Москве, дул несильный ветерок, неся по земле порошу и скручивая какие-то бумаги. В тонком пальто было прохладно. Интересно, мне хватит премии, чтобы смотаться до островов, погреться хотя бы недельку?…
– Опять разорались, работать не хотят, все бастуют, бастуют, – услышала я старческий дребезжащий голос.
Согнутая в три погибели древняя старушка, наверно, видавшая еще Наполеона, семенила мне наперерез, угрожая в сторону сухоньким кулачком. Я посмотрела туда – небольшая площадь заполнена народом, все больше работяги, крепкие молодые ребята в простой одежде. Не вчерашние изнеженные франты из кафе, а обычные рабочие с усталыми, но веселыми лицами. Они смеялись, подталкивали друг дружку, выкрикивали что-то. Странная какая-то забастовка – ни транспарантов, ни флагов. Как будто ждут чего-то.
И вдруг толпа зашевелилась. Где-то в её глубине раздался знакомый голос.
– Поет зима – аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака!
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна.
Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна…
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с ревом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится все сильней…
Я, чувствуя, что лицо расплывается в дурацкой улыбке, залезла на ближайшую лавочку и, вопя, как сумасшедшая, замахала руками. Есенин сегодня был одет в короткую светлую дубленку нараспашку и обычную кепку. Он выглядел, как простой мальчишка, прибежавший с ближайшего завода. Сергей задрал подбородок и громко, звонко и радостно выкрикивал стихи людям. Среди толпы Есенин был своим. Поэт был в родной стихии.
– …И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мерзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна!!!
Продрогнув