металлической ложки таймень попадался на третьем-четвертом забросе».)
У порогов в лодке оставались только старик рулевой и гребцы. (Ивановна: «Я глаза закрывала – сейчас будут щепки. И такое, как нам говорили, случалось. Но наш ковчег каким-то чудом проскакивал у камней».)
Двух молодых южан первобытность и глушь испугали. (Василич: «На одном из привалов я пошел поглядеть: почему косцы на лугу были все в черном – сапоги, на голове какой-то мешок, на руках – рукавицы. Пока дошел до косцов, без объяснения понял: мошка заставляла тут одеваться. В тот вечер я, помнишь, сказал: заработаем на обратный билет – и к себе на Кавказ». Ивановна: «Не думали, что останемся надолго. Не думали, что полюбим неторопливую жизнь, и эту суровость, и здешних людей, и все, все. Не думали, что родим тут сына, дождемся внука…»)
Деревня Невон, лежавшая за большими порогами, была местом в здешних краях особо глухим. (Василич: «Не знали, что такое кирпич. На всю деревню – один батарейный приемник. Колеса двуколок по недостатку железа были без ободов».)
Кузнец Семен Михайлович Сизых, встречавший лодку, узнав, зачем появились новые люди, расхохотался:
– Кум, послухай, кум, Ангару собираются запрудить. Ха-ха-ха!..
Прибывших кузнец поселил в своем доме, помогал им работать, но продолжал сомневаться. «Запрудить Ангару?..» – с улыбкой качал головой. Смеяться он перестал, когда батарейный приемник разнес известие: у Иркутска Ангару перекрыли.
Ангара была для людей тут единственной дорогой и главной улицей, была и кормилицей, и красою. Вся жизнь тут прочно к реке привязана. Летом из деревни в деревню ходили на лодках, зимой по льду делали санный путь – срубали торосы и приминали снег.
Из Ангары для питья брали воду. И почти так же просто, как воду, брали из реки рыбу: осетров, тайменей, сомов, хариусов, стерлядей. Рыбалка была столь простым делом, что занимались ею главным образом женщины. (Ивановна: «В подполье у кузнеца рядом с картошкой зимою стояла бочка с водой. В ней мы держали пескарей для наживки. Сколько, бывало, возьмешь в берестяной туес рыбешек, столько несешь с реки и тайменей».)
Под спудом лежало еще одно богатство реки – огромная сила ее теченья. У разведчиков этой силы задача была простая: мерить скорость воды, уровень ее в берегах, температуру. Мерить надо было методично, два раза в день и несколько лет подряд. Летом на лодке, зимой в санях кочевали гидрологи по реке. Колонки цифр, уходивших в Москву из Невона, приближали время больших перемен, а деревня жила прежним неторопливым старинным укладом. Двое людей из Майкопа приняли эту жизнь и вспоминают о ней сейчас с благодарностью. («Теленок в избе. Керосиновая лампа. Бревна в стенах трещат от мороза. Газеты – раз в месяц… Тогда временами казалось: зачем все это? Теперь, оглянувшись, видишь: без тех девяти лет в избе ангарского кузнеца вкус жизни, возможно бы, и не узнали».)
Контрасты делают жизнь человека богатой и яркой. Главная здешняя перемена – скорость теченья всего. Веками жизнь шла тут на веслах и вдруг сразу, с ходу понеслась на моторе.