тела его любимой. Как не желали раскрываться крылья, как первый шаг в пустоту завершился падением на скалы, как лекари собирали кости по кусочкам, сшивали связки и мышцы и боролись за ее жизнь несколько долгих недель. Томасу казалось, что гибкое тело Анабель создано для полета. А когда увидел затейливую вязь шрамов, что прятала от чужих взглядов ее одежда, то еще сильнее полюбил эту женщину.
Все то, что получалось у Томаса играючи, давалось ей тяжелым трудом с полным напряжением железной воли. И когда она, такая сильная в глазах других, тихо засыпала в его объятиях, в Крылатом просыпалась неведомая ему прежде нежность, накрывала его волной, так, что перехватывала горло. Это чувство оказалось сильнее даже естественного, понятного желания обладать. И это пугало Томаса. Куда легче было бы просто закрутить роман с сестрой по Братству, отправляться с ней на вылазки и травить байки, греясь у костра. Но та памятная гроза, мертвый охотник в пещере и доверчивые слезы Анабель сделали все сложнее. Во сто крат сложнее, в тысячи – прекраснее.
Томас перенес свой походный рюкзак в ее дом на следующее утро после вылазки. Не оглядываясь, он оставил свой закопченный уголок в общем доме Крылатых, как песчаные змеи сбрасывают и оставляют на холодной золе отслужившую кожу.
Анабель жила в небольшом доме почти у самой Черты. Беленые стены, серая крыша и тяжелая темная дверь скрывали уютную комнату с выходом в маленький сад, где Крылатая пыталась вырастить хоть какую-нибудь зелень. Грубо сбитый стол стоял посередине кухоньки и был покрыт скатертью. Последний раз скатерть Томас видел еще при жизни бабушки, которая воспитала его одна. Широкий топчан у завешенного окна, небольшой коврик под ним, шкаф у дальней стены – вся эта простая по сути обстановка отчего-то показалась Томасу странно умиротворяющей. В комнате пахло свежим хлебом, теплым очагом. Запахи кружили голову. Это место было настоящим домом, и ему предстояло возвращаться сюда каждый вечер. Целовать эту женщину, что стояла в дверях и смотрела на него с рассеянной улыбкой.
Анабель могла прочесть каждую из мечущихся в голове у Томаса мыслей. Ей тоже было не по себе. Все произошло слишком быстро. Долгие годы в ее жизни не было ничего, кроме неба. И вот появился встрепанный паренек, спас ее от грозного охотника и стал целовать так упоительно, как никто и никогда прежде. А потом Город разрешил им жить в ее доме вместе. Каждый день, возвращаясь, переступать один порог – от мысли об этом Анабель то охватывала такая паника, что у нее спина покрывалась холодным потом, то у нее замирало сердце от предвкушения счастья…
Пауза затягивалась. Хлеб стыл. Тишина сгущалась. И Томас, кажется, почти решил, что вся затея с переездом – лишь глупая ошибка.
– Раз, – сказала Анабель, делая шаг от двери к нему.
– Два, – ответил Томас, пересекая разделяющее их пространство комнаты.
Три – она обвила руками его широкую грудь, прижимаясь к нему всем телом.
Четыре – он покрывал ее поцелуями, легко касаясь губами, пробуя на вкус,