удрученно поплелись на первый этаж.
– Федя, а что за пацаны-то на самом деле? Уже дежурил с ними?
– Да не боись. Они оба после Чечни, так что сопли на кулак не наматывали.
– А что, реально родственники?
– Да не… Ты ж знаешь: они после войны все немного не в себе. Заведующий реанимацией поставил их в разные смены, так такую истерику устроили. Теперь никто не связывается. И так народу не хватает грамотного. Хотят вместе, так пусть будут вместе.
Тут Федька хитро улыбнулся.
– А что, приглянулся кто? Ах ты, блин, святоша! Мы тут, понимаешь, уже сколько лет кругами ходим, а она обмякла за полчаса от кудрей! Ну-ну, Елена Андреевна…
В ответ я начала колотить его по голове журналом приема больных.
– Не отвертишься! Ишь! Ну все, бойкот тебе, Сорокина!!!
– Да ладно! Бойкот! Сейчас плакать будешь, просить бабуську перед операцией посмотреть, сахар, ЭКГ. Вот фига теперь тебе вместо сахара и ЭКГ!
Эх, а ведь правда хорош, сволочь, Сла-ва… ступенька… ступенька… Слышишь, ты, неудовлетворенная, у тебя небось это большими буквами на лбу пропечатано. Раз и навсегда: не на работе.
Дежурство прошло в целом тихо и даже прибыльно, одарив парочкой щедрых больных и лишними полутора тысячами в кармане, и часам к трем ночи в приемнике стало пусто. Я провалилась в сон и очнулась около шести, разбуженная звуками машины из пищеблока. Вообще, врачи спят, как матери грудных детей: со временем у них вырастает специальное, неспящее третье ухо. Запахло горячей геркулесовой кашей.
Перевернувшись на другой бок, я опять попыталась закрыть глаза и так продолжала дремать, бессистемно перелистывая страницы своего бытия. Всплыла обеденная оргия на хирургии, Федькино прерывистое дыхание и крепкие руки.
Господи, посторонний мужик чуть-чуть оказался ближе, чем нужно, и уже тепло внизу живота. Все-таки дожила, старушка. Хотя ни фига! Я – многострадальная жена алкоголика, у меня нервная работа и маленький ребенок, мне вообще по вредности положен как минимум флирт, а уж поржать на дежурстве в хорошей компании, так это просто – жалкий аванс.
Почему-то хотелось плакать, но помешала волна предрассветной дремоты, окутавшей мою каморку аж до половины восьмого. Хорошее дежурство.
Утром дома было тихо. Катька, понятное дело, находится у матери. А почему тихо? А все по простой причине: Первомай же, праздник на дворе! Никого. В квартире никого не было. Выглянула в окно – на стоянке красовалось наше (точнее, бывшее свекровино) авто. Я села около проводного телефона, и тут меня передернуло. Что я сейчас буду делать? Что делать, что делать… Все как обычно: попытка номер один – Вовкин мобильник (выключен), следующая попытка – вытрезвон, потом милиция, потом морг, а потом… (зажмурившись и изменив голос), потом наш приемник. Да, я же целых двадцать минут шла домой, за двадцать минут можно многое успеть. Слава богу, Сорокиных не привозили. Мне стало страшно.
Я – чудовище. Мне легче обнаружить его