Вечностью, что сто грехов, что миллион. Таких категорий в мозгу все равно нет. А отмазывать я его не буду – не получится. Я его просто заберу. Обратно.
– Ты окончательно охренел от безнаказанности? Даже если ты прав, и сможешь с ним проехать через Флегетон, то что будет потом? Ты ведь поручителем становишься. Ты возьмешь все, что он потом, за все свои годы натворит, на себя. Ты и так уже крепко в руках своего, – старик в сердцах плюнул, – работодателя…
– Того стоит. Все продумано.
– Поделишься?
– Ты хотел сказать «отчитаешься»?
– С тех пор как я, по твоей просьбе, отсек для себя твою судьбу, я не знаю – ни что с тобой было, ни что с тобой будет. И отчетов от тебя никогда не требовал. Я просто…
– Я знаю. Ты просто хочешь мне помочь. Если это действительно так, постарайся больше за меня не встревать. Даже тогда, когда мне это нужно. Особенно, когда мне это нужно. Пока я чувствую тебя за своей спиной, я ни на что сам не решусь и ничему не научусь. Да, я еще молод, я всегда был бы для тебя молод, даже если бы ты старел, а я нет – все равно. Пока я знаю, что мне есть, что терять… ладно, хватит. Хорошо, я расскажу тебе. Ничего мне на себя брать не придется. Он умрет через два-три часа после того, как вернется. За это время он совершит одно дело, которое нужно мне, и счастливо отправится обратно.
– А он в курсе такого плана?
– Конечно, нет. Но даже если б знал, все равно согласился бы. Ты же знаешь – два часа ТАМ. Не ЗДЕСЬ. За одну секунду любой отдал бы все, даже если бы мог.
– Ты жесток, сынок… Хотя, наверное, глупо ждать другого.
– От кого я слушаю проповеди о милосердии? Ты делал вещи и похлеще. Намного.
– О некоторых сожалею. Но это не изменит ничего. Тебе пора, ступай. Гончие скоро возьмут след.
– Гончие… жалкие шавки. Но ты прав, мне пора. Рад был тебя увидеть. Но костюмчик тебе не идет, правда. Даже учитывая декорации.
Bc4 c6
Джон поднялся в четвертый раз. Болело все. Руки были иссечены стеклянной крошкой, кровь запекалась маленькими комочками. Он смутно помнил, как очутился здесь, помнил, как дом загорелся, как он метался от одной черной стены к другой. Как с ужасом осознал, что вдыхает и выдыхает черный дым. Как тушил горящую одежду. И как, забравшись на чердак, увидел, что полыхает весь город. Языки пламени, поднимавшиеся на десятки метров, жадно лакали струи бензинового дождя. Он учил в школе физику, и знал, что это невозможно. Он спасся, (спасся ли?) ползком забравшись в подвал. От жара все тело покрылось волдырями, ужасно хотелось пить, но он никак не мог представить, где нужно искать воду. Вдруг послышался скрип открывающейся двери. В проеме возникла невысокая сгорбленная фигура. Обожженная лысина поблескивала отсветами догорающей улицы, лица не было видно, но хищный взгляд чувствовался, прямо сквозил из этой настороженной позы. Увидев Джона, незнакомец замер.
– Ты давно здесь? – вопрос прозвучал как пароль. Джон не знал отзыва…
– Не знаю. Я в пожар попал… Уже все?
– Конечно.