я ни разу не видел в Джунглях детей.
Марина снова меня не послушалась. Она подскочила к вертолету и, едва глянув на пилота, заорала:
– Выметайся.
Толстяк стал выкарабкиваться из машины, разбрасывая во все стороны концентрат. Он был одет в чудные штаны из какой-то мягкой материи – спереди расплылось темное пятно.
– Скорее, ты! – от нетерпения у Марины сорвался голос.
Толстяк все-таки покинул вертолет, уставился на меня расширенными глазами. Нижняя челюсть дрожит, к высунувшемуся кончику языка прилипли кусочки концентрата.
– Лечь, – приказал я: толстяк тут же опустился на смоляное покрытие крыши, бормоча:
– Не стреляй, не надо.
Марина юркнула на освободившееся место пилота. Что она задумала?
Над головой застрекотало. Я отпрыгнул в сторону, укрывшись за широким боком вертолета и лишь после этого поднял голову: другой вертолет, с синим брюхом, завис над нами. Автоматная очередь – как клацанье хищных зубов. На спине толстяка появилась линия из красных точек, почти сразу ставших расплывшимся пятном. Банка с концентратом покатилась по крыше.
Пули звякнули по металлу, одна из них задела рюкзак у меня на спине. Тело толстяка вздрагивало, точно оживая.
– Андрей, залезай.
Это ж надо – я совсем забыл про Марину, пожалуй, впервые со дня Последнего Поезда.
– Что уставился? Скорее.
Я выпустил длинную очередь и, кувыркнувшись по крыше, влез внутрь машины.
– Что ты задумала?
– Тихо!
– Ты умеешь?
Она не ответила, отыскивая что-то на приборной панели. Наконец, надавив на какие-то кнопки, и дернув за обмотанный изолентой рычаг, Марина повернулась ко мне. Сказала:
– Держись.
Мне понравилось, как она это сказала.
Над головой загудело. Ожили лопасти – машина задрожала, передав свою дрожь мне. Неужели полетим?
Крыша осталась внизу. Я, не отрываясь, смотрел в выпуклое, как глаз твари, окно. Площадь с памятником Ленину. Прямо под памятником – гора трупов. Стрелки суетятся, стреляют в воздух.
Я и не заметил, как рассвело, – всего за какие—то десять-пятнадцать минут. Нас спасла темнота, выходит, цена Теплой Птицы и есть эти самые десять-пятнадцать минут.
Занесенные снегом полуразрушенные дома, заводы, домишки и заводики Калуги сливались внизу в чистый лист.
Я ухватился за поручень. Страшно… и весело.
Вертолет с синим брюхом заходил то с одной стороны, то с другой, то зависал сверху. Высунувшийся из кабины стрелок жарил из автомата.
Марина, вцепившись в рычаг управления, смотрела перед собой. Когда начиналась пальба, ругалась сквозь зубы.
Было заметно, что ей нелегко управлять этой махиной. От напряжения на шее вздулась синяя жилка. Я по мере сил старался утихомирить стрелка.
Когда синебрюхий вертолет зашел сбоку и стрелок оказался, как на ладони, мой автомат чихнул и замер. Пока я – зубами, до боли, – развязывал