неприкосновенность мы пока сумели отстоять. Поэтому Лёня, очнувшись от оцепенения, на минуту скрылся в доме и вынес завернутую в одеяло сонную девочку, а затем подхватил Марину и оба они, не одеваясь, уже бежали через присыпанную снегом дорогу между нашими домами, даже не обернувшись на свою распахнутую калитку и настежь раскрытую входную дверь, если бы папа не крикнул:
– Эй, как тебя, Лёня, это нельзя так оставлять, соседей напугаешь! – и тогда Лёня остановился, поморгал глазами и медленно вернулся назад, закрывать калитку.
Через полчаса все мы: я, папа, Лёня с раздувающейся на глазах багрово-синей щекой и прежним, по-детски обиженным выражением на лице, и Марина, впервые на моей памяти непохожая на холодную, безупречную диву – прическа в беспорядке, припухшие веки, дрожащие руки – сидели в нашей гостиной. Папа Боря, устроившись на корточках возле камина, разводил огонь, на диване сонно хлопала глазами толстощекая девочка в розовой пижаме с медвежатами. Я сходила на кухню и принесла бутылку, которую мы начали вчера с Сережей. Лёня благодарно блеснул глазами, одним махом опрокинул в себя виски, который я налила ему, и пальцем подвинул опустевший стакан ко мне, чтобы я наполнила его еще раз.
– Мне тоже налей, Аня, – подала голос Марина, сидевшая с Дашей на диване. Одной рукой она крепко сжимала девочкину маленькую розовую пятку.
Зубы ее отчетливо звякнули о край стакана, но она выпила его до дна, не поморщившись.
В это время, громко треща, дрова наконец разгорелись. Папа закрыл стеклянную дверцу, повернулся к столу и обвел нас взглядом. Лицо у него было почти удовлетворенное. Я поймала себя на мысли, что, возможно, впервые после долгого перерыва он чувствует, что нужен своему сыну; что ему нравится, как быстро все мы – взрослые, состоявшиеся, не искавшие его советов, превратились в неуверенных детей, собравшихся под его защитой. И еще я подумала о том, что за все время с тех пор, как он появился на нашем пороге посреди ночи, никто из нас еще не сказал ему ни слова благодарности.
Словно в продолжение моих мыслей, Лёня со стуком поставил стакан на стол, и сказал:
– Вы, я смотрю, как-то серьезнее ко всему этому отнеслись. Я-то, дурак, дверь им открыл – думал, свои же, может, им воды нужно, или дорогу подсказать. Если б не ты…
– Борис Андреевич, – значительно сказал папа Боря, и протянул руку, которую Лёня пожал, торопливо приподнявшись с места.
– Если б не ты, Андреич, они бы и меня там положили, наверное, рядом с Альфой. Я даже с цепи спустить ее не успел. Пошел и открыл дверь, долбоёб, руку хотел ему пожать, – тут он схватил бутылку и налил себе еще, и поставил было ее обратно на стол, но тут же приподнял снова и наполнил еще один стакан, для папы.
Я поймала жадный Маринин взгляд и подтолкнула к Лёне наши стаканы – кокетливым, вечериночным жестом, за который мне немедленно стало стыдно. Я вдруг подумала, что всё, происходящее сейчас, больше не вертится вокруг нас, женщин; на мгновение мне показалось даже,