ухо:
– Вкус постепенно вернется, поверь мне.
Прожевывая очередной кусок безвкусного торта, я невольно гадала, за какую ложь наказали мать Кэррика.
Поздно вечером, когда все разошлись, кто спать, кто на ночную смену, Кэррик зашел ко мне. Мона вопросительно подняла брови, но я лишь посмеялась и ушла с Кэрриком. Все не так, как ей видится, – нам просто нужно поговорить, а то Келли все время крутилась рядом с сыном, и, хотя я понимала, почему она так себя ведет, нам это мешало обсудить наши дела. Потом пришлось ждать, пока у Кэррика закончится смена, за этим последовал общий ужин, причем Келли уселась между нами, думая, видимо, что способствует сближению, а на самом деле Кэррик рядом с ней оцепенел и на все отвечал односложно, а я и вовсе от усталости едва могла говорить.
Эти выматывающие две недели, потом грозный день бегства, и вот теперь я остановилась наконец, адреналин выдохся, все тело ныло, болела голова, мне казалось, лягу спать – просплю целую вечность. Кэррик повел меня на кухню, подальше от спален, закрыл за нами дверь. Мы сели за кухонный стол.
– Дахи что-нибудь узнал о дедушке?
Десятки раз я задавала ему и Ленноксу один и тот же вопрос, не угомонилась даже тогда, когда Леннокс окрысился: «Норт, ты славная, но скоро я пришибу тебя как муху».
– Да. Только что. Твои родители ездили к нему. Он в камере предварительного заключения, обращаются с ним хорошо. Его допрашивают и продержат еще сутки по подозрению в помощи Заклейменным. Они пытаются доказать, что он предоставлял своим работникам незаконные льготы.
Облегчение, смешанное с тревогой. Ему не причинили вреда и пока что не сумели предъявить обвинение. И все же.
– Доказательств никаких, иначе обвинение уже выдвинули бы. Они держат его только в надежде выкурить тебя.
Меня передернуло.
– Прости, – заторопился он. – Неудачное выражение. Но есть и хорошая сторона: теперь он понимает, что ты жива, иначе бы его давно отпустили.
– Ты уверен?
– Конечно. Он ведь очень неглуп.
Я улыбнулась:
– Да, это уж верно.
– Итак … Я тут продумал план, как выбраться из этого дерьма.
– Из какого?
Широким жестом он охватил и кухню вокруг нас, и весь завод.
– Ты хочешь уйти отсюда? – удивилась я.
– А ты нет?
Очень глупо будет ответить, что мне тут нравится? Что впервые я почувствовала себя в безопасности? Здесь, среди огромных стальных сооружений, когда приходится пользоваться электронным пропуском, чтобы открыть любую дверь, и повсюду стоят охранники, чтобы никого постороннего не впускать. Нет, я не ощущаю себя взаперти, наоборот, я воспринимаю это как защиту, словно наконец-то охраняют именно меня.
– Мне здесь спокойно, – призналась я. – А ты нашел родителей – и брата, – ты ведь, наверное, и не знал, что у тебя есть брат? Зачем же уходить от них?
– Селестина, я все понимаю. Но это не настоящая жизнь. Это не настоящая свобода. Бедняжка Ивлин – ей шесть лет, и, с тех пор как она оказалась здесь, она ни разу не бывала за стеной.