и всех, кто верен ему остался – вздернул. Много другого народу побил.
– А Одоевский что ж?
– В Казани. Силы его поистрепались изрядно. Ныне ему на Астрахань идти – войско по зря гробить. Не ране весны готов будет.
– Так и что за беда? Посидит Заруцкий до весны в Астрахани – да и пущай себе. Ну, пограбят его казаки малость волости окрестные. Хорошего, конечно, мало и лучше б без того обойтись, но…
– Э, нет, брат, – Дмитрий Михайлович перебил Лопату. – Ныне так сталося, что просто грабежом все не кончится. Надысь прибыла к нему в Астрахань Маринка Мнишек25. Воренка – байстрючонка еенного от вора тушинского, они законным царем объявили. Заруцкий при нем опекуном и регентом. Под это дело поход большой на Москву готовится. Да-да, брат, сызнова все начинается. Люди верные доносят, деи, 20 тыщ атаман собрал – со всего порубежья ватаги воровские в Астрахань идут. А еще бы!!! Земли раздает, как дурак семечки. Только присягни да людей поболе с собой приведи. Ближним своим уж пол Руси роздал, таких коврижек после победы наобещал, что они теперь из кожи вылезут, лишь бы воренка на престол усадить. Каждый, кто Михаилом обделен оказался, теперь мнит под сурдинку свое урвать. А у нас и без того бед… Ляхи ото всюду жмут. Свея26 в северных землях лихо сеет. Черкасы с крымцами себе вольнуют. Ежели ныне еще и на Волге полыхнет…. Понимаешь ли, чем сие обернуться может?
Дмитрий Петрович понимал. Сколько довелось повидать ему сожженных деревень, где на обугленных развалинах в голос выли обезумевшие от горя женщины. Никогда не забыть ему брошенных городов, на опустелых улицах которых дикое зверье терзало еще живых, но обессилевших от голода людей. Всю жизнь будет помнить он бесконечные вереницы бродяг, худых и оборванных, молчаливо плетущихся по пыльному шляху мимо пепелищ и виселиц с полуистлевшими трупами, под ногами которых в ожидании чуда сидели осиротевшие дети.
На фоне этих незабываемых картин вспомнилось вдруг Дмитрию Петровичу, как покойный теперь уж отец однажды поднял его – отрока четырнадцати лет – под утро, перед самым рассветом, встревоженный и не на шутку возбужденный. На дворе, освещенном кострами и факелами, царила суматоха, туда-сюда бегали дружинники без доспехов, домашние слуги князя и деревенские мужики. Из кухни доносился дразнящий аромат свежего хлеба, а в открытое окно веяло горячим ветром с запахом жженой полыни.
– Одевайся, живо, – скомандовал отец и на слезные причитания матери о малом возрасте дитятки сурово ответил, – Он не дите – князь будущий. А мне ныне каждый нужен.
Оказалось, к дальнему полю ржи, что уже налилась тяжелой спелостью зерна, подбирался степной пожар. Когда Петр Тимофеевич со своими людьми прибыл на место, огонь был еще далеко и о приближении беды говорило только небо, затянутое серой дымной пеленой, в центре которой тусклым оранжевым пятном угадывалось солнце. В остальном же, это