весит и при этом любит дыхнуть перегаром тебе прямо в лицо.
– Опля, – выдохнул Яшке в лицо вместе с этим восклицанием, убийственным запахом чеснока и перегара, не дошедший до своего места, один из носителей судьбоносности и символики, однозначно самый грузный фанат своего дела (Судя по всему, распивания пива.).
– Промазал, – спустя мгновение, добавил грузный фанат, заметив перед собой раскрасневшееся трепетное лицо Яшки, который, находясь в этом прессовом ступоре, ещё не мог сообразить, как ему повести себя.
– О-ба, Семён, – грузный фанат, заметив сидящего на следующем кресле, сохранявшего сонную невозмутимость Семёна, забыв про всё, обрадовано потянулся поверх кресла к нему, в результате чего, конечно, до Семёна не дотянулся, но вот для Яшки этот новый маневр фаната, вышел пузом прямо ему в нос. А ведь он чуть не задохнулся от этого стойкого пузного запаха, которыми так обильно пропитаны все жировые складки, составляющие всякое пузо. Так что у Яшки не было другого выхода, как вывернуть шею в бок и уже там, со страданием глядя в проход, попробовать вдохнуть или найти хоть какой-нибудь помощи, даже у смотрящего на него Фомы.
– Давай, на своё место, – теперь уже не успел сообразить грузный фанат (Правда, ему сегодня, как и Яшке, редко удавалось что-либо успеть, ну а соображать он с детства не слишком торопился), как Фома, у которого, как оказалось, сил было достаточно, приподнял того с Яшки, выразительно дав понять направление своей отправки, и некоторым боком отправил вперёд к своим товарищам; они, в отличие от него, не промазали. И если Яшка определённо с благодарностью посмотрел на Фому, то этот грузный фанат, скорее всего, не испытывал таких же чувств к этому охеревшему типу, которому прямо тут, на месте, надо преподать урок вежливости, для чего, собственно, он, ища поддержки, и посмотрел на своих товарищей по фанатскому делу. Которые, конечно, когда дело касается чести, требующей своего отмщения, не против кого-нибудь попинать.
И наверное, это в скором времени, так и было бы проделано с Фомой и ими, выпнутыми службой охраны из салона самолёта обратно на оземь, если бы не появившийся в салоне самый неторопливый, внушительного мышцевого вида пассажир, приходящий и проходящий всякие регистрационные стойки в самую последнюю, но, как он говорит, в самую наиважнейшую и ответственную минуту. В такую минуту он и появился здесь, у входа, и спустя определённое им мгновение, потраченное на оценку обстановки, уже оказался рядом с этим грузным фанатом.
– А ну успокоились, – тон сказанного неторопливым пассажиром, не предусматривал возражений у мигом успокоившихся, видимо, каким-то боком его товарищей, которые тут же притихли и, решив взять пример с Семёна, занялись сонной релаксацией.
– А тебя, Борис, ждёт отдельный разговор, – эта фраза в устах неторопливого пассажира прозвучала как приговор для Бориса – грузного фаната – который,